"Шоссе в никуда"

Свет в конце шоссе

Раньше, глядя фильмы Линча, мы смеялись от скуки. На "Шоссе в никуда" мы смеемся от страха. Просто нервы не выдерживают. Саспенс, словно радиоактивное излучение, пронизывающий пространство кадра, растягивает губы зрителя в идиотской ухмылке: матушка, пожалей свое бедное дитятко!

Паузы и ретардации, столь любимые прежним Линчем, необходимые ему как воздух -- именно в них происходило то остранение кича, которым он столь усердно занимался, -- в "Шоссе..." наполняются иным смыслом, иной атмосферой. Вместо того чтобы дистанцировать нас от происходящего, они безжалостно затягивают тающего от ужаса зрителя в слепую ночь, объявшую экран. В результате -- ни одной передышки, где можно было бы спастись от девятого вала эмоций и привычно поиронизировать над кичевым приемом.

Впрочем, чистый тон, найденный Линчем в последней картине, обусловлен как раз тем, что привычная ему рефлексия над границами жанров и стилей, над "высоким" и "низким" здесь счастливо отсутствует. Такое впечатление, что за семь лет, бесславно прошедших после его последней картины -- "Диких сердцем", гуру постмодернизма поработал над собой и втихомолку поменял эстетические идеалы. Он расслабился и умудрился. Он изжил комплекс неполноценности, на излете ХХ века преследующий всех без исключения деятелей авторского кино. И снял очень хороший фильм.

"Шоссе..." поражает прежде всего ясностью авторской интонации. Самим своим существованием -- дорога, лентой Мебиуса разворачивающаяся между там и здесь, между фальшивым прошлым и отложенным будущим; лица, скомканные страхом; тишина, в которую падают стоны струнных, сочиненные Бадаламенти, -- этот фильм отменяет противопоставление высокого и низкого искусства, арта и кича. Отказавшись когда-то, по видимости, от этого надуманного противоречия, постмодерн в действительности только им и занимался. Десятилетиями повелитель Твин Пикса и все его продвинутые соотечественники -- от Коэнов до Феррары -- пытались прорубить просеку авторского высказывания в темном лесу штампов третьеразрядной киношки.

Эта закомплексованность постмодерниста, норовящего скопировать все что попало из масскульта и торопливо усмехающегося по поводу своих "находок", определила существенную слабость культовых лент Линча. Король интеллектуальных страшилок, он всегда готов был предать простодушный саспенс в угоду холодноватой иронии.

Вероятно, неоклассицистская чистота стиля, беззастенчивость авторского самовыражения, так приятно поражающие в "Шоссе...", возникли в творчестве стареющего Линча не без влияния Тарантино, присвоившего себе все приемы попсовой киношки и не ставшего выдавать их за "цитаты". Несмотря на всю разницу эстетического порядка, его фильм демонстрирует ту же характерную особенность авторской психологии, что и "Бешеные псы": Линч освободился от "страха влияния", этого пугала проклятых поэтов конца века. Это позволило ему стереть с лица ироническую ухмылку и до полной гибели всерьез предаться опьяняюще прекрасным видениям, навестившим его как-то ночью.

Кадры "Шоссе..." в лучших традициях минимализма запечатлевают смертоносную красоту простых, не захватанных взглядом поверхностей. Фасад дома, кричащий в ночи телефон, крупный план лица, по которому испуг пишет свои иероглифы... Раньше, одержимый идефикс сделать тупое жанровое кино (которое у него все равно не получалось), Линч постарался бы как-то мотивировать невероятные образы, вспыхивающие в его подсознании. Мотивировки были бы невозможно нелепы, и этот меланж традиционных жанровых ходов и сюрреалистического видеоряда несомненно порадовал бы служителей культа по имени "Линч". Сегодня он возводит непонятность в принцип.

Можно придумать десяток трактовок "Шоссе..." -- но ни одна из них не откроет замок сюжета, дверь, ведущую в никуда. Почему Билл Пульман вдруг превращается в Балтазара Гетти, как Патриция Аркетт воплощает двух женщин одновременно, в какую сторону течет время и что происходит с этим магическим пространством?.. Не дает ответа. Это великолепное равнодушие ко всему, что не имеет отношения к бессвязной игре его фантазии, позволило Линчу увидеть выход из тупика постмодерна. Возможно, дверь, найденная им, ведет прямиком в третье тысячелетие.

Виктория Никифорова