| 
        
 | 
 
 
            Альфред Жарри 
            Герой оговорки 
Жарри повезло -- едва дожив до 34-х, он 
            сумел произвести на свет героя, в тени которого бесславно затерялись 
            все остальные его творения, да и сам автор. Героя зовут Убю -- он 
            родился из переиначенного имени профессора, над которым Жарри и его 
            однокашники издевались в коллеже. Эберхардт стал сначала Эбе, потом 
            -- Эб и наконец Убю. С тех пор под этим именем живет грязный, наглый 
            и веселый монстр -- лучшая роль комического репертуара ХХ века. Оно 
            стало символом бархатной революции, которую Жарри произвел в мировой 
            драме. Бархатной потому, что при жизни 
            автора ее никто не заметил.  
Премьера "Короля Юбю" состоялась в театре 
            "Творчество", которым руководил Люнье-По. Режиссер этот прославился 
            своими "атмосферными" постановками символистов -- газовые занавесы, 
            томная пластика, хрустальная музыка Дебюсси. С пьесой Жарри у него 
            возникли понятные сложности. Первое слово, с которым Юбю вышел на 
            мировую сцену -- "Merdre" ("Дюрьмо", в принятом деликатном переводе 
            на русский), -- должно было произвести скандал и произвело. Публика 
            оттянулась всласть, освистала пьесу, и "Король" шаткой поступью 
            удалился в длительное изгнание, откуда его вытащили только 
            сюрреалисты.  
После провала в 1896-м Жарри написал еще 
            несколько пьес про Убю. Свергнутый король превратился в раба, потом 
            занялся "патафизикой" -- философией гашишееда, согласно которой все 
            действительное неразумно и только неразумное действительно. Но и 
            "Убю прикованный", и "Убю рогоносец", и "Убю на холме" особой 
            популярностью не пользуются, несмотря на то что и в них попадаются 
            такие жемчужины, как "Мы вольны делать что хотим, в том числе и 
            повиноваться; идти куда хотим, в том числе и в тюрьму. Свобода -- 
            это рабство".  
Что уж говорить о романах Жарри, его 
            суперсимволистской пьесе "Цезарь-антихрист" или огромном, 
            расползающемся во все стороны, как подожженный муравейник, собрании 
            набросков к роману Dragonne. Сегодня они представляют интерес разве 
            что для дипломника, торопливо пролистывающего историю французской 
            литературы в поисках незахватанной темы. Зато "Король Убю" 
            переводится и ставится во всем мире до сих пор.  
Пьеса легко отзывается на требования 
            момента и поддается любым интерпретациям, ни с одной не совпадая до 
            конца. Можно ставить ее как сексуальный фарс, можно как политическую 
            сатиру, можно как пародию на "высокий" стиль. Она все выдержит -- 
            открытая всем толкованиям, продырявленная ими, как комиссар белыми. 
            Стоит только вспомнить пафосную литературность тогдашней французской 
            сцены -- завывания Сары Бернар и то казались новаторством на фоне 
            священных чудовищ "Комеди Франсез", -- как бешеный темпоритм "Короля 
            Убю", где непрестанно кого-то калечат, убивают, насилуют (все это 
            весело, с огоньком, в темпе румбы), начинает выглядеть просто 
            чудом. 
Антонен Арто -- идол современного 
            авангардного театра -- назвал свою малоудачную антрепризу, 
            существовавшую в 20-е, именем Жарри и тем окончательно утвердил 
            преемственность. Так Жарри и числится с тех пор в литературных 
            словарях -- "предшественник сюрреализма". Но, понятное дело, среди 
            его литературных должников -- и Беккет, и Ионеско, и Адамов.  
В "Короле Убю" заложена схема всех 
            шедевров абсурдистского театра. Там впервые машина диалогов 
            заработала на топливе не психологии, а ритма и аллитерации. Жарри 
            разведал залежи гэгов, скрытые в цирке, балагане, театре марионеток, 
            и задействовал их, насытив движением каждую секунду спектакля. Он 
            сообразил, что текст пьесы должен стать просто сценарием 
            представления, не претендуя на особые литературные красоты. Поэтому 
            "Убю" скучно читать и неизменно интересно смотреть.  
С Жарри, первого из славной когорты профессиональных сумасшедших, стали писать сюрреалистическую икону еще при жизни. Однако миф Жарри был куда менее убедителен, чем миф того же Арто: зазор между жизнью и перформансом так и остался непреодоленным. Колоритные анекдоты сочинялись о Жарри задним числом, биография к ним повода не давала. Мальчик из приличной буржуазной семьи рано начал писать, подрабатывал журналистикой, много сочинял, плохо печатался, пил, кололся, рано умер от туберкулеза. Есть что-то тревожное в этой недлинной биографии -- вероятно, несоразмерность между скромным объемом сделанного и влиянием, отзывающимся через столетие. Этим, в сущности, поражает и "Король Убю": забавные несуразности обрастают темным лесом интерпретаций, фривольная оговорка порождает целую философию. Так на наших глазах истончается материя современного искусства. Послушно иллюстрируя д-ра Фрейда, история театра ХХ века берет свое начало от простой оговорки. 
 
Виктория Никифорова 
 |