Константин Симонов

Любовь и война Константина Симонова

Судьбой и главной темой великого русского поэта и писателя Константина Симонова стала война. Даже в мирное время она не отпускала своего солдата.

Военная судьба и военный дар Константина Симонова были предопределены, казалось, еще до его рождения. Он появился на свет, когда его отец – полковник Генштаба Михаил Агафангелович – воевал на фронтах первой мировой. С войны Симонов-старший так и не вернулся. Долгое время мать, представительница старинного аристократического рода княжна Оболенская, думала, что он погиб. Позже выяснилось, что он был ранен, потом оказался в эмиграции, он звал ее к себе, но к тому времени она уже вновь вышла замуж и осталась в Советской России. Отчимом Симонова стал тоже дворянин и тоже военный – полковник царской армии Александр Иванишин после революции стал сотрудничать с большевиками и преподавал военное дело.

Детство поэта – это строгая бедность и беспощадная армейская дисциплина. Впрочем, несмотря на любовь к отчиму, Симонов умел отстоять свою свободу. Кровать он застилал как по струнке и все поручения по дому выполнял четко в срок. Но вот высшее образование он получать не стал – как бы ни настаивал на этом Иванишин. Семье нужны были деньги, и 15-летний Симонов пошел в ФЗУ учиться на токаря. Отчим не разговаривал с ним почти год. Но Симонов не сдался. В это же время, когда ему не было и двадцати, он начал писать стихи.

Всю молодость, пришедшуюся на неспокойные 30-е, Симонов прожил с предощущением близкой войны. Причем не той войны, о которой шумела пропаганда и мечтали его сверстники – быстрой, блистательной, победоносной. По его стихам, начиная с самых ранних, мы видим: Симонову мерещились впереди разлуки и безответные письма, взрывы и похоронки, гибель без надежд и без славы, любовь, обреченная на смерть. Естественно, любимым его поэтом стал Редьярд Киплинг – такой же поэт войны, славивший честь солдата, воинский долг и смерть за великую империю.

Пока же его первым настоящим стихотворением стала короткая вещь о революционном генерале Матэ Залка: венгерский коммунист погибает в Испании, сражаясь с фашистами, а 22-хлетний Симонов пишет о нем с такой страстью, словно пытается воскресить его хоть на миг – не в жизни, так в слове.

Несомненно, он романтизирует гражданскую войну в Испании, но при этом выбирает классически ясную, прозрачную поэтическую форму. В отличие от своих современников, Маяковского, Пастернака, Мандельштама, Симонов не занимается словотворчеством, не увлекается экспериментами. Он пытается привить советской поэзии вкус к классической традиции. В лучших стихах это позволило ему добиться поразительного эффекта: оставаясь простым и внятным, его стих героизирует серую окружающую действительность, словно освещает ее театральным софитом. Недавно одолевший свою неграмотность читатель не мог не откликнуться на такую поэзию:

Эти строки совсем не похожи на бравурно бодрую поэзию его современников. Тем не менее, Симонов много печатается, а его стихи обретают популярность, сравнимую разве что с есенинскими.

В 1939 году начинается вторая мировая война. И в том же году Симонов впервые видит на сцене Валентину Серову. Ослепительная красавица, королева довоенной комедии, Серова к тому времени успела потерять любимого мужа, летчика Анатолия Серова, и одна воспитывала их сына. Симонов был женат на Евгении Ласкиной, у него тоже был сын. Но начинавшемуся роману не могло помешать ничто. Впервые Симонов увидел Серову на спектакле «Зыкины», в котором она играла Павлу. Он сидел в первом ряду и смотрел на актрису так, что она сбивалась с текста. Приходил на спектакли вновь и вновь. Дарил цветы, передавал записки. И посвящал ей свои лучшие стихи.

В жизни поэта любое совпадение как рифма судьбы. Роман с Серовой и начало Великой отечественной войны сдетонировали разом в душе Симонова. Уезжая в командировки на фронт, тоскуя в разлуке в Серовой, отношения с которой складывались очень непросто, он начал писать стихи, ставшие вершиной русской военной лирики. В его поэзии той поры есть лирический герой – мужчина на передовой, человек на грани жизни и смерти. Есть его верный немногословный друг. И есть героиня – «злая, ветреная, колючая, хоть ненадолго, да моя». В этом треугольнике и разворачивается действие его военных стихов – тех, что вырезали из газет и хранили на груди, тех, что твердили наизусть как молитву. Все эти строчки писались буквально кровью сердца. «Жди меня», например, Симонов считал такой интимной вещью, что долго не хотел публиковать. Лишь потом это пронзительное стихотворение превратилось в главный хит военных лет, а потом и в фильм, где главную роль сыграла, разумеется, Валентина Серова.

Между тем, отношения между самым знаменитым поэтом и одной из самых красивых актрис СССР запутывались все больше. Серова тяжело переживала гибель своего мужа-летчика. Утешения искала в вине и романах. Симонов понимал ее страдания, прекрасно писал о них, пытался дать ей душевный комфорт, но у него ничего не получалось. Какое-то время они жили с Серовой гражданским браком. Вдруг в разгар войны гражданская жена на глазах у всего СССР закрутила роман с маршалом Рокоссовским. Семья маршала куда-то «потерялась», вся страна с жадностью следила за треугольником ССР (Симонов-Серова-Рокоссовский). Потом семья маршала нашлась, «сверху» ему намекнули, что с незаконной любовью надо заканчивать, роман завершился, и Серова наконец официально вышла замуж за Симонова. Но лирика его стала еще трагичнее. Отношения так и не складывались.

Забвения Симонов искал в бесконечных фронтовых командировках и журналисткой работе. Великая отечественная война открыла в поэте Симонове прозаика – точного, лаконичного, откровенного. Автор «Корреспондентской застольной» и «Веселого репортера» стал одним из лучших военных журналистов того времени. Из очерков и репортажей выросла впоследствии его большая проза.

С конца 30-х годов Симонов ездит по миру как одержимый. Не покидает ощущение, что он все время убегает от себя, от семейных дрязг и находит успокоение только в свисте пуль и грохоте разрывов на передовой.

Тут нету ее, нас не любит она.

Что ж делать, не плакать же, братцы!

Махни мне платочком хоть ты, старина, —

Так легче в дорогу собраться.

После Победы его командировки не прекращаются. Его, Илью Эренбурга, еще нескольких писателей, получивших во время войны мировую известность, партия отправляет то в США, то в Японию, то в Канаду, то в Европу. Нет, Симонов не развлекается в этих поездках. Он то пропагандирует достижения Советского Союза, пытаясь одолеть предрассудки Холодной войны. То собирает ценную информацию, работая практически как разведчик: так, в Японии он выяснял планы американцев на оккупированной территории. Он по-прежнему ощущает себя на фронте. Война сменила название и методы, но осталась войной. Он по-прежнему пытается защищать «ту горькую землю, где я родился» Но времена изменились безвозвратно. Публика видит в его новых стихах и пьесах лишь официозный пафос. А его поездки кажутся не опасными командировками на фронт холодной войны, а лишь привилегией обласканного властями поэта.

Конец 40-х — начало 50-х – трудное время для Симонова. Как главный поэт эпохи, он был вынужден принять участие в «борьбе с космополитизмом». В это время Серова тяжело переживала отсутствие подходящих ролей – ее типаж «девушки с характером» вышел из моды. Она пыталась играть в театре, но выходить на сцену мешали запои. В 1953 году сразу после смерти Сталина Симонов опубликовал статью с призывом писать и помнить о вожде народов – для него это было естественно. Как ни менялось его отношение к Сталину, тот навсегда остался для него Верховным главнокомандующим, отцом победы. Но Хрущев не простил Симонову верности ушедшему вождю. Писатель оказался в опале. Серова продолжала пить. Ее сын от Анатолия тоже запил и стал уголовником. В 1956 году, когда вся страна переживает ХХ съезд КПСС, а друг Симонова Эренбург придумывает слово «оттепель», Симонов уходит от Серовой и начинает новую жизнь с вдовой поэта-фронтовика Семена Гудзенко Ларисой.

После ХХ съезда КПСС Симонов беспощадно допрашивал себя о том, какова его вина в репрессиях и культе личности. В 30-е годы его отчим ненадолго попал в НКВД, но был отпущен. Симонову навсегда запомнился его рассказ о том, как ему не давали спать и светили в глаза яркой лампой. Спустя четверть века он устраивает такой допрос самому себе. В ярком свете памяти он пытается увидеть свои и чужие ошибки, преступления и подвиги. С дотошностью историка он исследует войну и пытается найти правых и виноватых среди живых и мертвых. Так началась его большая военная проза.

Здесь вновь вступает в дело тема литературного двойника. Если Симонов-поэт был советским Киплингом, то Симонов-прозаик – это, конечно, наш отечественный Хемингуэй. Его герои – немногословные храбрецы-мужчины и мучительно прекрасные женщины. Его сюжеты – это безнадежное и славное противостояние человека и смерти. Его стиль – это суховатый, конкретный, по-толстовски бесстрастный репортаж с поля битвы.

В трилогии «Живые и мертвые», «Солдатами не рождаются», «Последнее лето» опыт военного журналиста объединился с интеллектом историка и поэтическим чувством русского слова. Для всех своих художественных вещей Симонов обильно пользовался своими дневниками военного корреспондента. Все написанное им обретало удивительную, словно трехмерную объемность. В 70е годы этот гиперреализм его прозы прекрасным образом отразился в кинематографе. Сын старого товарища Симонова молодой режиссер Алексей Герман взялся снять его повесть «Двадцать дней без войны». И вот плотный, насыщенный деталями, атмосферой сюжет преобразился в странное сновидческое полотно. Симонов был одним из создателей германовского кинематографического гиперреализма, и это далеко не последний его вклад в советскую культуру.

Да, в 1970-е он считался, в основном, «свадебным генералом». Новое поколение литераторов недолюбливало секретаря Союза писателей, Героя социалистического труда и лауреата всех и всяческих премий. Но на своем высоком посту Симонов сделал для читателей очень много. Именно он, прочитав «Мастера и Мапгариту», тридцать лет пролежавших под спудом, пришел в восторг и добился публикации булгаковского романа. Он сделал все, чтобы вернуть читателям «Двенадцать стульев» и «Золотого теленка» Ильфа и Петрова. Он ходатайствовал за Юрия Любимова и Лилю Брик, добивался публикации хемингуэевского «По ком звонит колокол», объяснял, пробивал, словом, продолжал свою войну, солдат стареющей, умирающей империи.

А незадолго до смерти, отлично зная, что умирает, он писал — не печатая их – лаконичные и горькие стихи о смерти. Она опять пришла за ним. И опять старый поэт смотрел ей в лицо, не отводя глаз.

Свой прах Симонов завещал развеять на Буйничском поле под Могилевом. "Я не был солдатом, был всего только корреспондентом, – писал он, – однако у меня есть кусочек земли, который мне век не забыть, - поле под Могилевом, где я впервые в июле 1941 года видел, как наши в течение одного дня подбили и сожгли 39 немецких танков...".

Виктория Никифорова