Победил нежнейший

На театральном фестивале «Золотая маска» раздали награды.

Фестиваль не окончен: спектакли, претендовавшие на главную театральную награду страны, еще можно будет увидеть в Москве. Но победители уже определены. «Золотую Маску» в номинации «лучший драматический спектакль большой формы» получил «Московский хор», поставленный в Малом драматическом театре Игорем Коняевым и Львом Додиным. Лучшим спектаклем «малой формы» признана «Дама с собачкой» Камы Гинкаса. Гинкас же получил и награду за лучшую режиссуру. Юрий Хариков взял свою вторую «Маску» за сценографию «Мамаши Кураж» в театре «Самарт». В номинации «Новация» выиграл воспетый критиками спектакль «Sine Loco» Русского инженерного театра «АХЕ».

Все решения жюри настолько выверены, что обсуждать их неинтересно. Критики тоскуют – их решили возможности позубоскалить, посплетничать и прозрачно намекнуть, что режиссер N получил свою «Маску», благодаря хитросплетенной интриге. Впрочем, по большому счету, это занятие всегда было бессмысленным: в отличие от Крамника и Каспарова, Петр Фоменко и Кама Гинкас не могут раз и навсегда выяснить свои отношения, и присуждение «Маски» тому или другому является политическим решением или просто красивым жестом.

«Золотая Маска» интересна не раздачей призов, а тем, какой театральный ландшафт она формирует. Фестивальные спектакли словно рентгенограмма. По ним легко судить о состоянии современного театра – угадывать симптомы, диагностировать болезни, прогнозировать исход.

Аутизм

В конкурсной программе «Маски» участвовало 40 спектаклей – драматических, музыкальных и кукольных – и ни в одном из них не было ни намека на современность. Режиссеры, молодые и пожилые, обласканные славой и только-только явившиеся миру, ставят Софокла и Чехова, Брехта и Гоголя. Все презирают сиюминутное и предпочитают говорить о вечном. Роман Козак полагает, что его «Академия смеха» -- это «история о единстве и борьбе противоположностей». Кама Гинкас поставил свою «Даму с собачкой» о свойствах страсти. Алексей Девотченко и Григорий Козлов превратили «Дневник провинциала в Петербурге» Салтыкова-Щедрина из сатиры в «притчу о крушении иллюзий».

Такое впечатление, что сцена отделена от жизни железным занавесом. В жизни воюют, торгуют, готовятся к выборам, меняют зимние шины на летние, снимают дачи, сдают квартиры, размышляют, не предпочесть ли тариф «Летний» тарифу «Рациональный». А на сцене решают проклятые вопросы 2000-летней давности и пережевывают хрестоматийные реплики.

«Когда поднимается занавес, и эти великие таланты изображают, как люди едят, пьют, любят, ходят, носят свои пиджаки, то я бегу и бегу, как Мопассан бежал от Эйфелевой башни, которая давила ему мозг своей пошлостью», -- жаловался чеховский Треплев. Сегодняшний зритель может ему только позавидовать. Театр утратил всякий вкус к правдоподобию, к внимательному воспроизведению современного быта. Сцену заселили существа, то ли прилетевшие с далеких планет, то ли приехавшие на машине времени. Они принимают картинные позы, изрекают вечные истины, носят тоги, кринолины и цельнометаллические жилеты. На всем протяжении «Маски-2003» вашему автору удалось заметить только три пиджака – в «Московском хоре» Коняева-Додина, да в «Академии смеха» Романа Козака.

Сегодняшний театр фатально боится повседневности. Лучший диагноз ему, как и всей нашей жизни, поставил Михаил Угаров в своей пьесе «Облом-off». Болезнь времени называется аутизм. Современный театр разговаривает сам с собой, словно человек дождя, и прячется от чужих, как угаровский Обломов. Он бежит действительности и замыкается в себе. Режиссеры предпочитают говорить о вечном потому, что боятся всерьез задуматься о том, что происходит здесь и сейчас. Жизнь настолько усложнилась и ожесточилась, что на ее осмысление не остается ни времени, ни нервов. Куда спокойнее запереться в репетиционном зале и в сотый раз ставить какую-нибудь «Каштанку».

Кроме угаровского римейка романа «Обломов», на фестивале была сыграна только одна современная пьеса. Это «Откровенные полароидные снимки» в постановке Кирилла Серебренникова. Ее автор Марк Равенхилл слывет в Лондоне самым скандальным драматургом современности. В его пьесах регулярно занимаются нетрадиционным сексом, ругаются нехорошими словами и нарушают все подряд статьи Уголовного кодекса. Однако в спектакле Кирилла Серебренникова эти свинцовые мерзости выглядят на диво привлекательно. Режиссер романтизирует жизнь лондонских гомосексуалистов с азартом, достойным Романа Виктюка. Сидя на его бодром, нарядном спектакле, мы рассматриваем его героев, как экзотических рыб, плавно перемещающихся в аквариуме. Интересно, конечно, но к нашей жизни отношения не имеет.

Аполитичность

Фаворитом критиков и жюри стал «Московский хор», поставленный Игорем Коняевым по старой пьесе Людмилы Петрушевской. Этот спектакль мил и трогателен. Он рассказывает историю большой и безалаберной семьи, проживающей в огромной коммунальной квартире. Художник Алексей Порай-Кошиц выстроил целый небоскреб из старой мебели, нагромоздив друг на друга шкафы, буфеты, кресла, диваны, пуфики, сундуки, стулья, тумбочки и всякую неопознанную рухлядь. Жильцы снуют среди этих завалов, как тараканы. То ссорятся за столом, то мирятся под сенью шкафа, то шушукаются на огромной железной кровати с шишечками. А иногда забираются на самую высь, сбиваются в стаю и неожиданно нежными голосами выводят «Летите, голуби, летите!» -- их хор при ЖЭКе годами репетирует эту песню, чтобы когда-нибудь поехать за границу и прославиться.

Работой Коняева руководил Лев Додин, и властная рука главрежа МДТ чувствуется в том, как тщательно проработаны все роли, как точно актеры воссоздают интонации 80-х, как внимательны они к деталям образа. Но больше всего в прессе хвалили Коняева и Додина не за виртуозность актеров, не за ритм спектакля, живой и естественный как дыхание, не за впечатляющую сценографию, а за то, что они сумели превратить политический фарс Петрушевской в сентиментальную семейную сагу.

У автора в пьесе действуют старые коммунистки и закоренелые антисоветчики. Они смешно переругиваются, пишут друг на друга доносы, тихой сапой готовят перестройку. Но режиссеры сумели избежать любого намека на реальную политику, на реальную историю. Прошлое в их спектакле идеализировано почти так же, как в «Старых песнях о главном». Они сумели внушить нам любовь даже к нищему быту коммуналки, который Петрушевскую явно раздражал. Они вообще сделали вид, что действие происходит не в коммуналке, а в большой семье. Коняев этим достижением явно гордится: «Мы, конечно же, интересовались социальными мотивами, но не хотели обличать время. Главное – та сложная человеческая ситуация, в которой оказались персонажи.».

«Обличать время» на «Золотой маске» не хотел никто. Размышлять о нем, пытаться понять, как мы дошли до жизни такой – тем более. Политический театр скомпрометировал себя так надежно, что режиссеры до сих пор боятся связываться с проблемами власти, истории, общества. Им кажется, что политика на сцене – это синоним дурного вкуса. Но боясь допустить стилистический сбой, они лишают свои правильные, безупречные спектакли той энергии заблуждения, на которой только и работает искусство.

В разгар «Золотой маски» в Петербург приезжали Путин, Ширак и Шредер и вырабатывали генеральную линию отношений с США. Но на фестивале этого события не заметили. «Маска» уже сформировала образ буржуазного театра, страшно далекого от жизни и всех ее проблем.

Фестивальные спектакли доказали: самой актуальной эмоцией театрального сезона 2001-2002 стала нежность. Модно всех прощать, все примирять, не противиться злу насилием и подставлять левую щеку, получив предварительно по правой. Социальное раздражение, зависть и злость, пронизывающие жизнь, абсолютно недопустимы на сцене. Режиссер Григорий Козлов и актер Алексей Девотченко умудрились даже желчного Салтыкова-Щедрина превратить в лирика. Из «Записок провинциала в Петербурге» они сконструировали камерный моноспектакль. Крошечная сцена уставлена бутылочками, баночками и пузырьками, они стеклянно поблескивают в полутьме. А в окружении стеклотары сидит грустный юноша в смирительной рубашке и унылым голосом рассказывает про смешные приключения провинциала в столице. И дымка меланхолии гасит сатирический запал автора.

Необычайную смелость проявил на этом всепрощающем фоне Петр Фоменко. Он рискнул поставить «Безумную из Шайо» Жана Жироду – пьесу о том, как нищие старухи расправляются с олигархами. Спектакль вышел до жути актуальным. Зал даже не смеется, изумляясь точному попаданию в нерв современности. Олигархи наживаются на нефти, и вот бомжующие старухи выдумывают, будто у них в подвале бьет целый нефтяной фонтан. Миллионеры послушно, как дети за Крысоловом, идут за Безумной из Шайо (Галиной Тюниной) в ее подвал и очень скоро оказываются в мире, где нет ни слез, ни воздыханий. Освобожденный Париж – Париж бедноты, нищих артистов и пролетариев – поет и пляшет на радостях.

Но актуальность не в моде. И пылкому Фоменко жюри предпочло нежного Гинкаса. Кама Гинкас в советское время был одним из полу-запрещенных, полу-подпольных режиссеров. Его лучшие спектакли были метафорой мира-тюрьмы, в котором ему приходилось жить и работать. Но прошло время, и новые интонации контрабандой проникли в творчество Гинкаса. В «Даме с собачкой» бывший борец с режимом, режиссер, бескомпромиссный и безжалостный, разрешил себе стать лириком. Его спектакль – это трогательная история о любви, которая сильна как смерть. И даже еще сильнее. «Дама с собачкой» идеально отвечает всем требованиям буржуазного театра. Это очень личная история, тонко сыгранная, без иронии поставленная. На «Маске-2003» победил нежнейший.

Инфантильность

Самые неожиданные, радикальные, поражающие воображение спектакли «Золотой маски» собраны в номинации «Новация». Здесь соревнуются между собой постановки, которые на годы вперед задают перспективу театральному искусству. Эти спектакли -- наше будущее. Что же оно нам готовит?

На спектакле «Lexicon» театра «Особняк» нас поили вином и кормили рыбой. Рыбу потрошили, разделывали и запекали прямо на сцене, у нас на глазах. В промежутках между кулинарными подвигами декламировали отрывки из романов Милорада Павича «Звездная мантия» и «Хазарский словарь». Павич нагонял скуку, зато рыба, которой зрителей угостили в финале, оказалась отличной. Хотелось списать рецепт, но артисты уже ушли за кулисы.

Театр «Дерево» продемонстрировал серию пластических этюдов под названием «Острова в океане». Вспыхивал свет, над лазоревым кругом взлетали чайки и в следующий момент исчезали в наступившей тьме. А через секунду чайки превращались в пароходы: артисты важно шли, попыхивая сигарами, и, чинно сигналя, уступали друг другу дорогу. Гас свет, загорался вновь, и вот уже пароход обернулся морячком, а баржа – его подружкой. Они флиртуют в порту, а потом он уходит в дальний рейс, а она смотрит ему вслед.

Евгений Гришковец представил свой моноспектакль «Дредноуты». Это занимательный, с цифрами, фактами и разными историями из жизни рассказ об огромных боевых кораблях. Но чуть не сразу после спектакля мы забываем и водоизмещение английских и немецких дредноутов, и подвиги моряков. В память западает только трогательная картинка: Гришковец, размахивая сигнальными флажками, семафорит нам какое-то сообщение. Театральный дым клубится у его ног. Льется сладкая музыка.

Спектакль театра «АХЕ» «Sine Loco» , о котором мы с восторгом писали в предыдущем номере «Эксперта», запомнился редкой красоты картинами, не нуждающимися в расшифровке. Льют золото алхимики, ищут философский камень колдуны, странные метаморфозы претерпевают люди и вещи.

От всех спектаклей «Новации» остаются в памяти только странные образы, бессвязные и загадочные как сон. Они не поддаются толкованию, не заставляют зал думать, а просто гипнотизируют нас, как кроликов. Критики даже возмущаются, когда режиссеры пытаются объяснить, что они хотели сказать: не надо нам ничего рассказывать, дайте насладиться красивыми и непонятными картинками.

Спектакль с концепцией, спектакль, в котором можно прочитать внятную режиссерскую мысль, никому не нужен. И режиссеры, и зрители хотят чистой и безответственной игры фантазии. Зыбкие эмоции, изощренный эстетизм, предельная инфантильность, -- вот что востребовано на «Маске-2003». Описывая самые актуальные спектакли, критики жонглируют словами «волшебный» и «сказочный». Лучшей похвалой является выражение «как в детстве».

Эту стихийную инфантильность своим звериным чутьем угадал Александр Калягин, совершенно заслуженно получивший «Маску» в номинации «лучшая мужская роль». Его жирный, грязный, горластый папаша Убю очаровал зрителей и жюри именно своей детской непосредственностью. Этот огромный дядька с младенческим эгоизмом подгребает под себя все – жратву, женщин, золото, власть. Он, словно черная дыра, готов поглотить весь мир. Шутя, развлекаясь и проливая чужую кровь, хулиган Убю напоминает о том, что инфантильность сознания плодит своих монстров. «Детское» не всегда синоним прекрасного. Хорошо бы нашему театру когда-нибудь повзрослеть.

Виктория Никифорова