Главная
Архив
    Спектакли
    истории
    фильмы
    люди

За пределами кино

Выставка последних достижений датского кинематографа

"Это не кино" - так говорят о самых смелых, самых сумасшедших фильмах, отменяющих наши привычные представления о том, что есть кино. Последние года два так говорят о "Догме". Новейшая волна датского кино подняла на пенном гребне славы Томаса Винтенберга - его "Торжество", удостоенного одной из главных наград в Канне-98, выходит в российсикий прокат - и Серена Краг-Якобсена: его фильм "Мифунэ: последняя песнь" получил Серебряного Медведя на последнем Берлинском кинофестивале. А самым известным из тех, кто погнал эту волну на удивленный мир, является Ларс фон Триер - пациент многочисленных психиатрических клиник, студент-недоучка, о первых опытах которого до сих пор с ужасом вспоминают преподаватели Копенгагенской киношколы, и, по совместительству, автор величайших фильмов конца века.

Ленты Триера всегда зашкаливали - и в "Королевстве", и в "Элементе преступления", и в "Рассекая волны" его интересовали предельные состояния, для воплощения которых на экране требуются новые, невиданные приемы. Этический поиск в его кино шел об руку с эстетическим. В свои неполные сорок он умеет не только комбинировать находки Тарковского с идеями Дрейера. Он умеет мыслить на экране, претворяя луч проектора в интеллектуальное озарение. Это нехитрое обстоятельство - способность всем существом отзываться на пульсацию бытия -- сделало его подлинным лидером поколения. И вот, среди преизбытка возможностей, предоставленных ему кинопроизводством, Триеру стало тесно.

В одном из интервью Триер рассказывал, что рос в семье чрезвычайно интеллигентных и либеральных родителей. Те позволяли будущему гению делать все, что угодно. Он просто не знал слова "нельзя". "Это чрезвычайно осложняло мою жизнь," -- вздыхает Триер. Потом он годами лечился "от свободы" в психушках и терзался разнообразнейшими страхами - высоты, самолетов, толпы, больших пространств, замкнутых пространств. И все время тосковал по слову "нельзя", по заветным правилам, которые надо выполнять строго и неукоснительно - тогда все будет хорошо. Кстати, это один из классических симптомов патентованного психоза - придумать себе множество ритуалов и строго им следовать - авось тогда иррациональный страх не схватит за горло.

Message расстроенного рассудка оказался чрезвычайно близок растерянным молодым кинематографистам. Начиная заниматься своим делм, они чувствовали себя как человек, впервые попавший в супермаркет - невиданное разнообразие ошеломляет, выбор становится почти невозможен, ты часами слоняешься вдоль прилавков, не в силах на чем-либо остановиться. Жесткость "Догмы" разрешила эту проблему. Киношник, подписавший эту конвенцию, соглашается с тем, что разрешено все, что не запрещено. Но запрещено очень многое.

Суть культурной революции, которую делают датчане, в великом отказе от всего, нажитого кинематографом. Эти хунвейбины выбрасывают с парохода современности практически все наработанные приемы. На свалку истории летят запыленные декорации и любовно сработанная на фабрике бутафория, выливаются тонны краски, имитирующей кровь. Прокламируя предельную близость к природе, датские руссоисты пытаются истребить в кино все, что есть искусственного и ненатурального - актерские штучки и звук, записанный в студии, "настроенческую" музыку и грим, эффектные мизансцены и сложносочиненную композицию кадра.

Так сделаны и "Идиоты" Триера - мрачная история о том, как интеллектуалы решили стать идиотами. И "Мифунэ: последняя песнь" Краг-Якобсена - о том, как идиот натуральный общается со своими нормальными родственниками, а оин чувствуют, что тихо схордят с ума под его пристальным пустым взглядом. И "Торжество" Винтенберга - семейная сага а-ля Бергман, где почтенный папаша насилует собственных детей, а дети, исходя ненавистью к нему и к себе, кончают самоубийством. И все это снято с рук, на натуре - камера дрожит, голоса наслаиваются друг на друга, как в жизни и такое впечатление, что ты сам бродишь вокруг этих несчастных людей, а они кричат тебе в уши, втягивают в скандал, в драку.

Эффект присутствия - главное достижение "догматиков". Именно ради него они отказываются от новых технологий и дорогостоящих ухищрений, которыми балует нас Голливуд.

Датский опыт бедного кино как нельзя более ко двору в России. Вопрос только в том, сумеет ли наша новая волна им воспользоваться. Странное дело: любой фильм, снятый в постперестроечное время, рассказывает, прежде всего, историю своего финансирования. Самые оживленные дискуссии вспыхивают не вокруг содержания или, боже упаси, формы, а вокруг тех денег, что вложили (или недовложили, или перевложили) в фильм продюсеры. Новейший полнометражный опус клип-мейкера Григория Константинопольского так и называется "Восемь с половиной долларов" -- это не шутка, а честный диагноз нашего кинематографа. Одержимые поиском зеленых, режиссеры воспринимают слово "малобюджетный" как ругательство, забывая о том, что на гроши снимались все шедевры не только датской, но и французской новой волны.

И еще одна проблема. Кино в России больше, чем кино. Мания записывать в мессии любого мало-мальски талантливого режиссера не лечится так легко, как психозы фон Триера. Автор, в нашем понимании, должен бороться с правилами, а не создавать их. Болезненно амбициозным творцам очень трудно осознать необходимость самоумаления. Остается надеяться только на то, что мировая слава Триера разбудит в них, наконец, здоровую зависть. И, полные мечтаний о каннском триумфе и миллионных гонорарах, они пошлют к черту продюсеров, сами возьмут в руки камеру и на последнем дыхании снимут кино -- дешевое и гениальное.

Виктория Никифорова