Гонконг. Пик Виктории. 03/04/2008 - 09/04/2008

Выпуск 1

Что показала Гонконгу Юлия Высоцкая? Сколько стоит здесь снять фильм? А купить квартиру? И есть ли вообще разница между Гонконгом и Москвой?

Небоскребы тонут в парном молоке. Кругом все бело, только вдруг такси упирается носом в холм, а на холме гроздь глянцевых пятидесятиэтажек — не хотите ли пентхаус за пару миллионов американских долларов с видом на один из самых киногеничных городов мира? Только не забудьте про туман.

Кинокомпании пытаются справиться с кризисом (что за кризис, мы еще расскажем), предлагая Гонконг в качестве съемочной площадки для зарубежных продюсеров и режиссеров. Зайдите в интернет — вас завалят предложениями. Тут и виды на залив, на фоне которого так хорошо снимать романтические разлуки, и смотровая площадка на пике Виктории, где любят устраивать окончательные разборки с главным злодеем местные мастера кун-фу, и огромная статуя Будды на острове Лантау, где выясняли отношения герои «Выборов-2» Джонни То. В придачу к этому — высокопрофессиональные операторы, осветители и помрежи, работающие за мизерные, по московским меркам, деньги. Крутой блокбастер здесь стоит около $5 млн, но это крутой блокбастер типа нашего «Ночного дозора». Нормальный рядовой фильм потянет на миллион. При этом за уикенд успешная картина может собрать (в одном Гонконге) $300—500 тысяч. Конечно, десять лет назад такие сборы показались бы смешными, но кризис, чего вы хотите. Тем не менее отбить бюджет можно — и даже прибыль кое-какую получить. Только, господа режиссеры, прежде чем собирать манатки и отправляться в Гонконг подыскивать натуру, не забудьте, что здесь туман чуть не 300 дней в году. Местные киношники об этом благоразумно умалчивают.

Пока же из российских режиссеров до Гонконга добрался лишь Андрей Кончаловский. Да и тот ничего не снимал, а лишь сам снимался — вместе с женой позировал фотографам на премьере своего «Глянца». «Глянец» только что купила прокатная компания Fortissimo Films и устроила его «азиатскую премьеру» в Гонконге. В целях завлечения зрительских масс прыткие прокатчики придумали фильму подзаголовок Director's Cut — «режиссерский вариант». Публика уловила месседж, раскупила билеты и устроила аншлаг.

Фишка здесь вот в чем. «Режиссерский вариант» — это, по мнению гонконгцев, обязательно «клубничка». Гонконг очень остро чувствует себя островом свободы. Здесь до сих пор на экране можно показать такое, чего нельзя в пуританском континентальном Китае. В 1980-е здесь даже процветало местное софт-порно. Правда, по европейским меркам, оно было настолько софт, что уже и не порно. Тем не менее остров свободы, да. Китайцы ездят сюда смотреть полные — режиссерские — версии «Вожделения» и «Потерянных в Пекине». Про «Глянец» тоже решили, что это невиданная постсоветская эротика, и побежали смотреть всей толпой. С эротикой оказалось бедно. «Режиссерский вариант» значил просто, что слова и выражения, замененные на нашем ТВ «бипом», здесь произносились вслух и переводились в субтитрах как «fuck». Корреспондент Hollywood Reporter Элизабет Керр была совсем разочарована: «штампованные характеры, банальная история», «никаких прокатных перспектив в мире, только выход на DVD».

В следующем репортаже — откуда все-таки взялся кризис в гонконгском кино, как обидели Энга Ли, покажут ли гонконгцам долгожданный фильм про любовь человека и коня?

Выпуск 2

Что сказал бы Лао-цзы, побывав на Гонконгском фестивале? Вонг Кар кто против Тарантино. А также обещанная история кризиса гонконгского кино

— Тарантино, Коэны, Альмодовар... — А Ларс фон Триер? — Ларс? — Фон Триер. «Танцующая в темноте», «Рассекая волны», «Догвилль»... — А-а-а, «Догвилль»! Триер! Конечно! — Фон Триер. — Да-да-да. Фон Триер. Ха-ха-ха.

Так сегодня выглядит пиджин-инглиш для киноманов. Таких режиссеров сегодня любит интеллигентный средний класс в Гонконге. Молодая парочка, Чинь и Лао (кажется, это имена, а может, и фамилии), оба студенты, собираются заниматься компьютерным дизайном, в Гонконге это очень перспективно — любая фирма здесь заводит себе в интернете сказочно заковыристый сайт с разными фишками... Чинь и Лао пришли в кино на «Замороженных» (Frosen) — а это как раз фестивальный фильм, и наши пути пересеклись.

— А Вонг Кар Вай? — Кар кто? — Вонг Кар Вай. «Счастливы вместе», «Любовное настроение». — А-а-а, Вонг Кар Вай... Ну да. — Ну он-то вам нравится? — Да ну. Ну, в общем... Но ведь он в Америке!

Неотразимый аргумент, конечно. Хочешь, чтобы тебя возненавидели на родине, сними фильм в Голливуде. «Мои черничные ночи», конечно, фильм не самый удачный, но вполне достойный уровня Коэнов. Но нет. В Гонконге все меньше любят свое кино.

С одной стороны, это объяснимо. Узкие лестницы, по которым под наводящую дрожь музыку ходила за лапшой героиня «Любовного настроения», никуда не делись. По ним местные кинозрители бегают каждый день. Лапша тоже, знаете ли. Лапшу они каждый божий день едят на завтрак и на обед. Загадочные триады, которые так красиво снимает Джонни То, здесь — заурядные братки с козьими мордами, промышляющие мелким рэкетом. То, что для нас полусказочная экзотика, в Гонконге — повседневная реальность. И, наверное, странно местным жителям смотреть, как эти их будни упаковывают в стильный визуальный ряд, подкладывают пафосную музыку и в таком виде продают на Запад. То есть продают — это хорошо, развести лаовая на бабки — святое дело. Но мы же, местные, не лохи, чего мы-то это будем покупать? Пускай на Западе смотрят. Нормальная бизнес-логика.

С другой стороны, раньше местное кино пользовалось здесь колоссальным спросом. В начале 90-х в Гонконге снимали около 200 фильмов в год. Они регулярно обгоняли в прокате самые крутые американские блокбастеры и приносили колоссальный доход производителям. Гонконгская киноиндустрия процветала. По своим показателям она была третьей в мире — после Голливуда и Болливуда. Но десять лет назад процветание закончилось.

Разорение гонконгского кино было грандиозным, словно падение императорской династии. Производство фильмов сократилось в два раза, кассовые сборы упали в три. Первые строчки бокс-офисов заняли американцы. Объяснений кризису 90-х множество. Вот материальные: атака Голливуда на местный рынок, скачок цен на билеты, общеазиатский финансовый кризис. Как видите, выглядит это не очень убедительно. Кризис был преодолен быстро, цены на билеты ($7—9) вполне соответствуют местному уровню цен и зарплат, а американцы поджимают местных кинопроизводителей всегда и везде. Истинная же причина кризиса — в мозгу кинозрителей.

В 90-е годы в Гонконге расцвел и заблагоухал средний класс. Население слегка разбогатело, купило себе компьютеры и видео и стало отсматривать западную кинопродукцию. И мигом сложился тренд: если ты образован и хорошо зарабатываешь, ты смотришь дома западные фильмы. А если ты бедный, ты бегаешь по выходным в киношку и смотришь фильмы местного производства. Значит, западные фильмы — это cool. А местные — отстой. Смешно, что эта идея возникла в местных умах аккурат тогда, когда на Западе гонконгское кино стало последним писком моды.

А в Гонконге все, надо сказать, просто помешаны на том, чтобы выглядеть cool. Такой нарядной — причем наряд может быть и дорогим офисным костюмом, и улетным авангардным прикидом — толпы вы не увидите ни в одном мегаполисе мира. Опять же чуть ли не все 18-миллионное население здесь торгует — яблоками, ценными бумагами, компьютерами, лапшой на вынос, шелком, недвижимостью. Чтобы впарить свой товар, ты должен выглядеть cool. В общем, продвинутый гонконгский индивидуум всегда предпочтет западный кинопродукт местному. И конца этому не видно.

Диалог в фестивальном пресс-центре: — Что посоветуете посмотреть? — (с интонацией продавца) А вот Бела Тарр, смотрите, «Человек из Лондона». А вот Катрин Брейа, а вот Сокуров, знаете Сокурова? — Знаю. А гонконгские фильмы какие посоветуете? — А зачем вам?

Гонконгские критики тоже, конечно, активно топят свое кино. Только что они разнесли по кочкам простодушную, бессвязную, прекрасную сказку «Императрица и воины» Тони Чинь Сю-Туна (Tony Ching Siu-Tun) за «шизофреническую», видите ли, «смесь пафосных трюков и пафосной романтики». А чем, позвольте спросить, были лучшие фильмы Джона Ву и Цуи Харка, как не этой самой шизофренической смесью? За энергию и сюрреализм мы их и любили. Но нет, сегодня гонконгский кинопродукт, чтобы понравиться придирчивым местным зрителям, должен выглядеть скромно и стерильно, на западный манер.

Это, кстати сказать, очень заметно сказывается на творчестве живых классиков. Посмотрите на первую сцену «Отверженных» Джонни То. Гангстеры пришли убивать своего коллегу, а у коллеги дома жена и крошечный ребенок пищит в колыбельке. А они тут мексиканскую дуэль устраивают. Типичная сцена из гангстерских мелодрам Джона Ву. Нетрудно представить, с каким оперным размахом Ву ее бы снял. Музыка, рапид, ребенок плачет, гангстеры стреляют, пули тормозят на лету. А теперь вспомните, как этот эпизод мизансценировал То — аккуратненько так, тихо, минималистично. Так и видно, как прогибается шикарный, страстный, пренебрегающий логикой гонконгский киностиль под усредненный европейский образец.

«Когда в Поднебесной узнают, что прекрасное является прекрасным, появится и безобразное», — описал этот случай Лао-цзы. После того как в Гонконге перестали почитать предков и решили, что все прекрасное идет с Запада, местное кино стало выглядеть безобразным. Приходится ему мимикрировать.

Со студенческой старательностью это делает 23-летний Хейвард Мак, которого его маститый продюсер Эрик Цан пытается позиционировать как гения-вундеркинда. Он доверил Маку снять последнюю часть трилогии «Сентябрьские ветры». Первая часть — тайваньская — рассказывала о трудных буднях тайваньских подростков, вторая — о трудных буднях китайских подростков, третья — все то же самое, только в Гонконге. 7 персонажей, 7 новелл, одна тема — выпускной экзамен на носу. Истории переплетаются, крупные планы хорошеньких подростков бойко монтируются с общими планами гонконгских злых улиц; романтики и драк, драмы и комедии понамешано поровну, и на протяжении всего фильма не оставляет унылое ощущение, что где-то мы все это уже видели. Обидно: словно зашел в местную лапшевню, а тебе подают чизбургер.

Под европейское авторское кино стилизованы и индийские «Замороженные» (режиссер Шиваджи Чандрабушан). Это полная, нарочитая противоположность нормальному индийскому кино с песнями и плясками. Черно-белая пленка, замороженные в своем совершенстве кадры, гипнотически неторопливый ритм. Умственно отсталая, зато очень красивая девушка живет в глухой гималайской деревушке с отцом и братом. Белый снег, черные камни, тычинки на ветру, бесконечные общие планы на зависть Сокурову, — вот такое кино продвинутые гонконгские киноманы встречают аплодисментами. Неужели через десять лет конъюнктура вынудит Хейварда Мака снимать так же?

Еще мы обещали про Энга Ли: так вот, его «Вожделение» не попало ни в одну из номинаций престижной награды гонконгских кинокритиков, которую будут вручать в апреле. Почему? Гонконгцам этот фильм, посвященный пылкому роману партизанки и коллаборациониста, показался недостаточно патриотичным.

Странно, но насквозь, казалось бы, коммерческий Гонконг в годы Второй мировой войны показал себя настоящим городом-героем. Пока его не захватили японцы, местная киноиндустрия успела выпустить множество военных фильмов, прославляющих китайских братьев в их борьбе с врагом. В 1941-м город был взят. Но организовать здесь производство фильмов в стиле «банзай, микадо!» оккупантам так и не удалось. Кинобоссы — все как один — отказались сотрудничать. Коллаборационистских фильмов здесь не выпускали. В отместку японцы смыли огромное количество довоенных гонконгских фильмов — нитрат серебра, содержавшийся на кинопленке, нужен был им для военных целей. Несмотря на то что война закончилась 60 лет назад, неприятный осадок у гонконгцев остался до сих пор. Неудивительно, что критики прокатили «Вожделение». Жаль только роскошную роль Тони Люна, сделавшего своего коллаборациониста обаятельным, как Хамфри Богарт.

А 1 апреля на фестивале с аншлагом прошел фильм «Зоопарк» Робинсона Девора (США), повествующий о любви человека к своему коню. В результате любви человек умер. Очевидцы рассказывают, что перед просмотром у входа в Grand Cinema было страшное столпотворение. Корреспонденты разных изданий, размахивая пресс-удостоверениями, пытались пробиться в зал, их оттесняли люди с заранее — за месяц — купленными билетами, а тех — люди с подделанными билетами. Говорят, сеанс даже собирались отменить. Но обошлось: счастливчики, пробившиеся в зал, все-таки посмотрели «подлинно гуманную картину, показывающую жизнь людей с необычными сексуальными фантазиями» (цитата из пресс-релиза). Интересно, что сказал бы о «Зоопарке» Лао-цзы?

В следующем выпуске — что такое настоящее гонконгское кино и кто его придумал. Спасут ли «Троецарствие» цифровые технологии и как выглядят «Речные заводи: сексуальные истории героев»

Выпуск 3

Тучи над городом встали, оранжевый Джеки Чан и сиреневый Вонг Кар Вай, рука Мэгги Чун и рот Мэгги Кью. Война фестиваля и проката, реализма и жанра, царства Шу и царства Чао

Нет, это уже не туман. Тучи легли на город, съели половину пика Виктории и уравняли в правах обгоняющие друг друга небоскребы. Гонка тщеславия окончена: башни видно примерно до 40-го этажа, а выше все укрыто серой шапкой облака. Просто коммунистическая уравниловка, словно тучи пригнали по спецраспоряжению секретаря КПК.

На Аллее звезд — да-да, несколько лет назад, аккурат в разгар кризиса (см. предыдущий выпуск), в Гонконге решили поддержать свою киноиндустрию и устроили на набережной свою Аллею звезд с памятными табличками — совсем пусто. Богатые туристы попрятались в Intercontinental и Plaza, по набережной гуляют только экскурсии пенсионеров из континентального Китая. Все в темных френчах а-ля Мао, все в красных кепках — чтобы экскурсоводу было легче их пересчитывать. Странно смотреть на старичка, фотографирующегося на фоне гостиницы Intercontinental, стоимость одной ночи в которой приблизительно равняется его годовому доходу. Впрочем, старичок мирно улыбается и классовой ненавистью, по-видимому, не горит.

Имена звезд на табличках быстро выцветают — то ли от сырости, то ли от народной любви. Некоторые тщательно подкрашивают — имя Джеки Чана так и сверкает оранжевой краской. Тех, кто поплоше, норовят забыть — Вонга Кар Вая подмазали сиреневым, но давно, и краска почти вся стерлась. А имена Чоу Юнь-Фата и Брюса Ли можно разглядеть, только нагнувшись вплотную.

Еще звезды оставляют на табличках отпечаток ладони. Не все, конечно — такие интеллектуалы, как Вонг Кар Вай, этим брезгуют. А вот актеры отметились. Забавно, что руки у них — даже у самых прославленных кинобойцов — совсем маленькие. А у Мэгги Чун ладошка как у ребенка.

Не успели мы рассказать, что в Гонконге cool, как выяснилось, что cool в Китае. Персонаж фестивальной ленты «Перекрестки» (режиссер Ван Джинь) — толстый парень, хозяин крошечного видеомагазинчика, по местным понятиям, мажор и знаток моды — формулирует ровно ту же идею, что сидит в головах гонконгцев. «В кино показывают полный мусор, — говорит он. — Хорошие фильмы я смотрю только дома». Дело происходит в глухой китайской провинции, бедность стоит серая и привычная, словно облачность в Гонконге. «Мажор»-киноман зарабатывает 1000 юаней в месяц (около $120), и друзья ему завидуют — такие деньги! Когда он их приглашает в гости посмотреть кино, это для них целое событие, выход в свет. Ну и какое же «настоящее кино» смотрят на видео эти бедолаги? Да очередной кунг-фу-фильм производства знаменитой гонконгской студии Golden Harvest. Так замыкается круг. В Китае модно смотреть гонконгские боевики. В Гонконге модно смотреть Сокурова. В Петербурге модно смотреть гонконгские боевики. Может быть, Запад, сам того не заметив, стал одной из провинций Поднебесной? Впрочем, это к Пелевину.

«Перекрестки» хороши тем, что бедность здесь осмыслена как художественный прием. Ван Джинь снимает за копейки, но ограниченность средств умеет превратить в стиль. Камера практически неподвижна. Кадр выглядит подобием сцены. Массовые драки и прочие сложные постановочные эпизоды происходят за кадром. До нас доносятся только шум и отдельные выкрики. От этого жуткая финальная драка выглядит еще страшнее. Особенно хорошо смотрится опустевший кадр, из которого персонажи выбежали по своим делам. Перед нами угол нищей улицы. Вечер. Одинокий фонарь. Под фонарем блестят арбузы. Ни души кругом. Откуда-то доносится заунывное «арбузы, 70 центов за фу-у-унт». Никто не приходит. Никому не нужные арбузы блестят в свете фонаря. Близится ночь.

Ван Джинь снимает в своем родном городе Джишане. Отучившись в Пекине, она вернулась сюда, где знает все досконально вплоть до последней травинки. Поэтому «Перекрестки» интересно смотреть и как документальный фильм. С жадностью бедняка Ван Джинь собирает вещи своего детства, из которых, словно портрет в манере Арчимбольдо, возникает образ нищего китайского городка. Пластиковые стулья, пластиковая посуда, крошечные комнатки без окон, салфеточка на холодильнике, отсутствие машин и разнообразие велосипедов — один мальчик ездит на велосипеде с розовым сиденьем, над ним смеются. Разговоры: «— Что такое пицца? — Это вроде гамбургера. — Нет, пицца это пицца. — Нет, это вроде гамбургера. — А ты пробовал гамбургер? — Нет. А ты пробовал пиццу? — Нет».

Параллельно фестивалю гонконгский кинопрокат продолжает жить своей бурной жизнью. Отношения между ними — давний, эпический феод. Типа вражды Монтекки и Капулетти или войны братьев Шоу и студии «Катэй» — легендарных гонконгских кинопродюсеров 1960-х. Причины разногласий прежде всего коммерческие. Любимцы гонконгской публики, производители хитов, короли бокс-офиса справедливо видят в фестивале своего главного конкурента. Премьеры западных фильмов — а в Гонконге собирают все хоть сколько-нибудь интересное, что показывали на ведущих мировых кинофестивалях, — отнимают публику у местных кинопроизводителей. Но есть момент и идеологический. Фестиваль упорно вводит моду на западный стиль кинематографа, гонконгские кинобоссы не менее упорно отстаивают местную манеру самовыражения. Фестиваль радует реализмом — возьмите те же «Перекрестки» или «Замороженных». Прокат дарит подлинные жемчужины высокого искусства entertainment.

Как раз вчера в череде западных хитов случился перебой, и гламурная публика, порядком подустав от высокоинтеллектуальных лент, ломанулась на родную кинопремьеру. Это был один из самых дорогих и интересных релизов года. Дэниэл Ли Ян-Конг, долгое время работавший под началом живого классика Цуи Харка, выпустил главный фильм своей жизни, о котором мечтал с юности. Это «Троецарствие: Воскресение дракона» — экранизация, как не трудно понять, одного из эпизодов классического китайского романа. Роман этот своей гигантоманией даст фору и Пекинской Олимпиаде, и гонконгскому кинофестивалю. Больше ста глав, около тысячи персонажей, прибавьте к этому толстовский размах и шекспировский драйв, — неудивительно, что «Троецарствие» наряду с тремя другими главными хитами китайской классической литературы («Речными заводями», «Путешествием на Запад» и «Сном в красном тереме») экранизируют каждые несколько лет. Только в этом году Джон Ву собирается выпустить свою версию «Троецарствия» под названием «Красный утес», дуэт Джеки Чана и Джета Ли порадует нас «Путешествием на Запад», а еще грядут два блокбастера по мотивам «Речных заводей».

Дэниэл Ли выбрал для экранизации историю второстепенного персонажа «Троецарствия», генерала Джао Зилонга. Сыграл его первый герой-любовник гонконгской киноиндустрии Энди Лау. Нескольких персонажей режиссер досочинил — в том числе противницу Зилонга, роковую генеральшу Чао Инь. Ее играет Мэгги Кью — женщина-змея с капризным ртом и таким взглядом... Ну, я не знаю... Мэгги Кью не самая прекрасная из китайских красавиц, но этот взгляд, жестокий и ласковый, сводит кинозрителей с ума.

Сюжет простой. Войска Джао Зилонга и Чао Инь воюют. Противники являют чудеса храбрости и произносят исполненные благородства монологи. Главная фишка — умопомрачительно поставленные бои. Причем постановщик трюковых сцен указан в титрах на втором месте — сразу после мегазвезды Энди Лау.

Поразительно, какое разнообразие эмоций выражают эти великолепно сделанные схватки. В фильме есть поединок придворный — когда герой Энди Лау вынужден сражаться с собственным повелителем и его братьями, и его задача и себя не дать убить, и высокопоставленных противников не задеть. Есть поединок с ребенком за спиной — когда герой Энди Лау в одиночку противостоит целой армии, а за спиной у него привязан младенец. Да не просто младенец, а наследник престола, которого надо в целости и сохранности доставить во дворец. Есть поединок инь и ян — когда на поле боя сходятся Энди Лау и Мэгги Кью и мочат друг друга с той яростью, с какой способны рубиться только неравнодушные друг к другу мужчина и женщина. Бывают схватки смешные — когда в действие вступает актер-комик, бывают романтические, бывают яростные. А в своих лучших образцах эти битвы воплощают ту вечную войну, о которой писал Гераклит, войну, ставшую сутью и содержанием всего мира.

Зал на премьере «Троецарствия» сидел не дыша. Мобильники были выключены, попкорн не хрустел. Во время боевых сцен публика замирала, в самые эффектные моменты — ахала, по окончании фильма — хлопала. Клерки в модных костюмах, не стыдясь, смахивали слезы -- в Китае считается признаком душевной утонченности всплакнуть в трогательных моментах. В общем, кинотеатр — это храм. Хотелось бы тут закончить на мажорной ноте, написать, что гонконгское кино в полном порядке, но...

Сегодня с утра появились рецензии. Бедное «Троецарствие»! Денег, судя по массовке и присутствию модных актеров, было вбухано миллионов десять, а вот отбить их будет ой как нелегко. «Одномерные характеры», «штампы эпического кино» — вот как приговорил фильм Дэниэла Ли кинообозреватель влиятельной South China Morning Post. Человек, подписывающийся на подозрительно русский манер Paul Fonoroff, дал «Троецарствию» две звезды, а банальная лирическая комедия для девочек «Джуно» получила в его рейтинге аж четыре. Ну как же, независимое американское кино, «Оскар» за лучший сценарий — ему и не глядя можно забабахать все пять звезд.

Это, конечно, обидно. Но в Китае — а Гонконг уже десять лет как вернулся к Китаю — каждый конфликт теряет остроту благодаря своей извечности. Война между реализмом и зрелищностью началась задолго до войны гонконгского фестиваля и гонконгского кинопроката. Тысячу лет назад ее описал китайский живописец и философ Чжан Яньюань. Он рассуждал о шести законах живописи. По его мнению, «живописание образов соответственно предметам» должно было стоять лишь на третьем месте. Главным же законом искусства являлось «живое движение в созвучии энергий». Если художник не умел его достичь, то «все тонкости изображения окажутся бесполезны». Сегодня в Гонконге модно быть реалистичным и «живописать образы соответственно предметам». Но настоящее зрелище способны обеспечить нам лишь те, кто умеет передать «живое движение в созвучии энергий».

Этот же Paul Fonoroff, кстати, обозревая многочисленные экранизации «Троецарствия» с прохладцей отзывался об их «пафосной эпичности», зато честно признался, что больше всех ему понравились «Речные заводи: сексуальные истории героев». Он на них, видите ли, испытал «удовольствие, смешанное с чувством вины». Ну-ну.

В следующем выпуске — главный раритет фестивальной программы и как выглядит перворожденный единорог

Выпуск 4

Как живут китайские единороги, «Любовное настроение» образца 1931 года, Тони Люн поет, Мэгги Чун подалась в чайлдфри, а Вонг Кар Вай учит английский

— Мне очень хотелось, чтобы единорог был настоящий. Моя ассистентка нашла лошадь. Мы много раз обсуждали с художником и костюмером, как нам прикрепить рог ей на лоб — приклеить или привязать незаметно, замаскировать это белой тканью. Мы пытались это сделать, но возникли проблемы... — Со стороны художника? — Со стороны лошади. В итоге нам пришлось обойтись компьютерной графикой. Наш единорог создан на компьютере. Это было очень быстро — всего три дня — и стоило нам очень дешево — всего пять тысяч гонконгских долларов (около $800). Да здравствуют новые технологии! Режиссер Чай Вань Хун

Ну как, скажите, можно было пропустить фильм под названием «Перворожденный единорог»? Мы и не пропустили. Впрочем, единорога там мало, и интересен фильм не этим. Это очередной независимый гонконгский продукт, крепко сколоченный по законам жанра. Китайская специфика — в сюжетной хитросплетенности. Там, где французу вполне хватило бы одной любовной пары, философствующей и страдающей под крышами большого города, гонконгский режиссер собирает вместе трех девочек и трех мальчиков и запутывает их отношения так, что мало не покажется. Западные критики ворчат, что это «мыльная опера». Но любовь китайцев к головоломным сюжетам несколько старше — именно так выстроены их классические романы, где сотни персонажей влюбляются, сражаются, рожают детей, а дети вырастают, и все начинается по новой.

Так вот, шесть персонажей встречаются, расходятся, выясняют отношения. Одна девочка болеет и боится умереть, другая предпочитает one-night stands, а новый парень втягивает ее в серьезные отношения, третья сделала себе на животе татуировку с единорогом, потому что он символизирует чистоту и одиночество. Один парень занимается рок-музыкой, другой сам по себе, третий подрабатывает помрежем на киностудии (что будет обыграно в эффектном финале). Нормальное молодежное кино — про пустой год между школой и университетом, между жизнью и карьерой, между семьей и одиночеством. Студентам, набившимся в зал, чрезвычайно нравится — они реагируют на каждую реплику в остроумных диалогах и радостно смеются, когда персонажи обнимаются и падают в постель. Это в последнее время фишка авторского гонконгского кино: если коммерческие фильмы под влиянием китайских товарищей становятся все более целомудренными, то независимый режиссер спешит подчеркнуть свою независимость и, чуть что, швыряет героев на ложе любви. Молодежи очень нравится. Но про китайских товарищей мы поговорим в следующий раз.

Главный интерес «Единорога» — место действия. История разворачивается в Монгкоке — это самый густонаселенный район Гонконга. Точнее, самый густонаселенный район на Земле. Плотность населения тут рекордная — что-то около 140 тысяч человек на один квадратный километр. В общем, если вы приедет в Монгкок, так скажем, в субботу после полудня и попытаетесь прогуляться по его улицам, то окажетесь в плотной бесконечной толпе, мягко сдавливающей вас со всех сторон, а двигаться будете коротенькими шажками со скоростью 10 метров в минуту. Незабываемое ощущение.

Монгкокцы живут в небоскребах — земля дорога, поэтому кроме небоскребов здесь других зданий просто нет — наверное, так будет выглядеть Москва лет через тридцать. Но квартирки крошечные, дома не насидишься, и население высыпает на улицы — на улице здесь едят, работают, отдыхают, флиртуют, торгуют. Прежде всего торгуют. Кажется, это такое хобби: с утра монгкокцы выносят из дома все свое имущество, пытаются продать его соседу или туристу, а к вечеру на вырученные деньги покупают все вещи, которых им не хватает.

Фон, согласитесь, для кино предельно выигрышный. Чай Вань Хун снимает своих персонажей прямо на улице, на фоне толпы, и эта бушующая, болтающая, спешащая по делам массовка неуклонно перетягивает одеяло на себя, становясь истинным героем «Перворожденного единорога».

На другом краю Гонконга, в противоположном от Монгкока конце, расположен совсем другой район — тихий, богатый, почти курортный Сай-Ван-Хо. Там недавно построили киноархив, где показывают истинную жемчужину гонконгского кинофестиваля — ретроспективу фильмов Чжу Шилиня (Zhu Shilin).

Почтенный постановщик, снявший несколько десятков лент в 1930—1950-е годы, был одобрен Жоржем Садулем в его классической истории кино (Садуль отметил «неореализм» его поздних картин и сравнил Шилиня с Росселлини), но в китайской истории кино был оттеснен на задний план более «правильными» коллегами. В тридцатые он работал в Шанхае, но, в отличие от большинства деятелей кино, не якшался с левыми. В сороковые оказался в Гонконге, а там — японские оккупанты. Шилинь имел неосторожность снять в это время несколько комедий — совершенно отвлеченных, сплошная лирика, никакой политики, — но после войны его признали коллаборационистом, и он мудро решил остаться в Гонконге. Пятидесятые — эпоха первого бума гонконгского коммерческого кино. Музыкальные фильмы, глуповатые комедии, первые кунг-фу-ленты — на фоне этого пестрого ассортимента «неореализм» Шилиня выглядел бледно. В общем, режиссера подзабыли, и только сейчас, с помощью его детей, работники киноархива разыскали его фильмы и выпустили посвященный ему том исследований.

Первый фильм ретроспективы Шилиня — «Две звезды» — снят в 1931 году. Пока он только автор сценария и ассистент режиссера. Но «Звезды» уже дают представление об изящном стиле его лирических комедий. Кроме того, этот забавный и непретенциозный фильм раскрывает нам коллективное бессознательное китайского кинематографа. Тут представлены все те его архетипы, которые так здорово реанимирует сегодня, например, Вонг Кар Вай. Мы как-то привыкли воспринимать его творчество как вещь в себе, такой экзотический, неизвестно откуда взявшийся цветок. А тут вот видны корни этого цветка. «Две звезды» выглядят аккурат как «Любовное настроение» образца 1931 года.

История такая: молодая девушка приглашена сниматься в кино. Ее партнер — известный актер, красавец и сердцеед. Играют они, что особенно очаровательно, в экранизации «Сна в Красном тереме». Съемки выглядят тоже как сон. И вот во сне внутри сна девушка натурально влюбляется в актера, а он соответственно в нее. Дальше начинаются драматические осложнения.

Герои прекрасно одеты — актер небрежно носит элегантные костюмы, девушка в каждом эпизоде появляется в новом платье — шелковом, облегающем, с воротником-стоечкой. Любовь их предельно целомудренна — ни одного поцелуя, только томные взгляды. Они с удовольствием разговаривают об оттенках любовного настроения, но совершенно не торопятся приступать к консумации. При герое-любовнике суетится толстый комик (помните смешного лысого парня рядом с Тони Люном в «Любовном настроении»?). В фильме много музыки — да-да, несмотря на то что звук только что появился, здесь он использован очень остроумно. В центральном эпизоде фильма герои танцуют аргентинское танго — ну, вы знаете, как Вонг Кар Вай помешан на танго, его фильм «Счастливы вместе» даже снят был в Аргентине. Выбирая между долгом и чувством, влюбленные выбирают долг и, страдая, расстаются. Проходит несколько лет. Они продолжают горевать в разлуке. В финале герой подходит к дому своей возлюбленной, слушает, как она поет, а потом поворачивает назад — страдать дальше.

В общем, найдите десять отличий. Вонг Кар Вай выглядит таким утонченным, высокоинтеллектуальным, прозападным постановщиком, на кинематографическом Олимпе он сидит где-то между Карне и Феллини, а между тем оказалось, что он нормальный вполне китаец. И его любовь к Западу — нормальная такая любовь китайского интеллигента. Чжу Шилинь, по свидетельству его детей, тоже обожал западные фильмы, особенно американские. И все фишки Вонг Кар Вая, которые казались нам такими исключительными, — это обычные, не сказать штампы, но архетипы скорее китайского кино. Совершенно очевидно, что эти старинные китайские ленты, увиденные в детстве, стали главным впечатлением, сформировавшим воображение режиссера. Всю жизнь он пытается их повторить и делает это так, что весь мир млеет от восторга.

Занятно, что восхищаться Западом Вонг Кар Вай предпочитает со стороны. Когда-то он чрезвычайно разочаровался, попав в Буэнос-Айрес. Он-то воображал себе город мечты, нечто вроде остап-бендеровского Рио-де-Жанейро, а оказался город как город — пыльный, большой, чужой. Правда, Вонг Кар Вай сумел снять там один из лучших своих фильмов («Счастливы вместе»). Сейчас, очевидно, он вновь разочарован — на этот раз в Нью-Йорке. «Мои черничные ночи», посвященные этому городу, оказались абсолютно провальными. Представляя американскую премьеру фильма, Вонг Кар Вай сказал, что долгое время не будет ничего снимать в Америке, у него, мол, проблемы с английским языком. И правильно, давно пора вернуться к истокам. Пересмотреть Чжу Шилиня, например.

Звезда Вонг Кар Вая Тони Люн спел на концерте, посвященном памяти певца и актера Лесли Чуна (они вместе снимались в «Счастливы вместе»). Перед выступлением он очень волновался: «Я в караоке не хожу и пою раз в несколько лет, так что буду скорее играть, чем петь». Впрочем, публике понравилось. В Гонконге вообще не понимают, как актер может не петь — большинство местных звезд начинают именно как поп-звезды и имеют солидную дискографию.

А другая звезда «Любовного настроения», Мэгги Чун, рассказала Post Magazine, что больше всего любит ничего не делать. Сниматься ей надоело, а детей заводить она не собирается — «после 11 сентября» это, по ее словам, просто бессмысленно. Местные колумнисты язвят, что хозяйке четырех домов в трех странах есть куда укрыться от «Аль-Каиды». А я думаю, что лучше бы Мэгги побольше улыбалась и поменьше открывала рот — когда она молчит, то похожа на примадонну из «Любовного настроения», а когда начинает говорить, немедленно вспоминаются дурочки, которых она играла в комедиях Джеки Чана.

В следующем выпуске — спасут ли гонконгское кино полтора миллиарда китайцев, где живет новый Фассбиндер и с чего начинается цензура. А также — еще один раритет от Чжу Шилиня

Выпуск 5

Киноантиквариат от Чжу Шилиня, роковые женщины китайского кинематографа, существуют ли Триады и как будет выглядеть гонконгское кино десять лет спустя

В последний день фестиваля публику порадовали еще одной редкостью от Чжу Шилиня под названием «Драгоценная маленькая луна». Это светлая лирическая комедия из жизни старшеклассников, чей визуальный стиль — нечто среднее между «Алеша Птицын вырабатывает характер» и «Весна на Заречной улице». Залитые утренним солнцем улицы, ножки девушек в аккуратных носочках, новехонький баскетбольный мяч, под стон трибун влетающий в корзину, физкультпарады и скромные наряды, чистые взоры и белозубые улыбки. Сцена с марширующими спортсменами, поющими нечто вроде «Широка страна моя родная», кажется один в один скопированной из фильма Григория Александрова «Цирк». Первый час экранного времени Шилинь выглядит идеальным классиком континентального кинематографа, чей фильм легко мог бы радовать взоры бонз КПК. Но ближе к финалу действие выруливает в зону жесткой мелодрамы. Главный герой, прекрасный как принц, да еще и с добрым сердцем, спасает любимую от страшной опасности, грозящей ей в школьном кабинете химии, но сам теряет зрение. Финальные кадры со слепым юношей способны растрогать самого бессердечного зрителя. Девушке же этот трагический поворот приносит прозрение: она раскаивается во всех грехах и обещает вести жизнь скромную и правильную.

Между тем на протяжении всего фильма эта «драгоценная маленькая луна» зажигала не по-детски — капризничала, пренебрегала прекрасным юношей, задирала нос, отрывалась от школьного коллектива и не внимала уговорам старших товарищей. Родители сюсюкали над ней до последнего, а она только знай показывала характер — на редкость отвратительный. Сыграла «маленькую луну» красотка, до смешного похожая на Анастасию Вертинскую, и образ у нее получился очень узнаваемый.

Таких «драгоценных маленьких лун», разве чуть помладше, полным-полно в каждом гонконгском парке по выходным. Эти очаровательные созданья с огромными черными глазами, чистенькие, прелестные и одетые в haute couture, ведут себя как сущие тролли. Любовь местных жителей к детям просто не знает предела. Они позволяют им все — и еще сверх того. Какая там китайская патриархальность?! Ну, разве бабушка прикрикнет иногда на мелкого хулигана, а родители только и знают, что умиляться. Классическая картина гонконгской подземки — милое дитя лет шести, которое изо всех сил лупит папашу, а тот только хихикает и дитятю обцеловывает. Так и вырастают на приволье «маленькие луны». А потом про них рисуют карикатуры в местных газетах. «День поминовения усопших. Могила бабушки. Призрак бабушки: «Эй, а где же поминальный рис?» Внук, уходя: «Не при таких ценах, бабуля!»

В общем, штамп насчет китайской патриархальности и почтения к предкам в Гонконге развеивается на раз. Как и другой — о китайских женщинах, скромных, нежных и застенчивых. Бог знает, откуда он взялся. В китайском кино — да и в жизни, если на то пошло — дела обстоят ровно наоборот. Тут процветает откровенный матриархат, лишь слегка смикшированный привычным этикетом. В «Троецарствии» генеральша в исполнении Мэгги Кью — единственная, кому за тридцать лет удается одолеть непобедимого генерала. А помните воительницу из «Крадущегося тигра, затаившегося дракона» Энга Ли? Да и в «Любовном настроении» затяжную дуэль между инь и ян выигрывает, мне кажется, героиня Мэгги Чун.

На деле все то же самое: местные дяденьки молчаливы и застенчивы. А вот китайские тетеньки горласты, задиристы, обаятельны, харизматичны и любят командовать не меньше, чем легендарная императрица Цыси. Сомневаетесь? Прогуляйтесь по рынку в Монгкоке и поторгуйтесь за лифчик или зонтик. Выторгуйте хоть тридцать процентов, и тогда можете спорить.

Девушка-вамп, перед которой ошарашенно пасуют все особи мужского пола, стала героиней и фильма «Чай или кофе?», которому выпало фестиваль закрывать. Два приятеля — поэт и клерк — знакомятся с очаровательной барышней, которая с места в карьер принимается пудрить им мозги и беззастенчиво ими манипулировать. Она плетет им неслыханные байки, делает трагическое лицо, заявляет, что не даст ни одного поцелуя без любви, и тут же вполне свободно занимается сексом на местном пляже. Этот многострадальный крошечный пляж у подножия небоскребов и в хвост и в гриву используют местные кинематографисты, когда им надо снять романтическую сцену под шум прибоя. Но секс на песочке — это чистой воды выдумка режиссеров «Чая или кофе», маститого Шу Кея и его протеже, юного Мэндрю Квана. На самом деле пляж по ночам освещают мощные прожекторы, и единственные парочки, которые туда приходят, — это парочки полицейских, отправляющих свои профессиональные обязанности.

Возвращаясь к девушке: в финале выясняется, что она все время врала — бескорыстно и беззастенчиво. Клерк и поэт остаются с разбитыми сердцами. Героиня отправляется дальше — пленять и мучить интеллигентных юношей, в точности как лиса из старинных сказок, соблазняющая невинных студентов. Любимые места ее охоты — это модные кофейни типа Starbucks или Pacific Coffee, где тусуется продвинутая молодежь и где на вопрос «чай или кофе» всегда следует ответ «кофе». Чай — для предков, кофе — для их непочтительных потомков.

Еще одна сильная женщина сняла один из главных хитов кинофестиваля — «Беги, пахан, беги!» (Run, Papa, Run). Это Сильвия Чан, тайваньская актриса и режиссер, пробившаяся в киноиндустрию еще в 80-е, когда там рулили еще в основном мужчины. Фильм Сильвии Чан — кино про триады, но гангстеры в нем выглядят очень домашними и нестрашными. Герой — локальный крестный отец — занят не столько разборками и рэкетом, сколько отношениями с дочерью — еще одной капризной «маленькой луной», которая не хочет мириться с профессией папаши. Получилась такая мягкая комедия с мелодраматическими моментами. «Клан Сопрано» по-тайваньски.

Но в китайском прокате этот милый фильм ждали нешуточные трудности. Дело в том, что коммунистическая партия считает гангстеров вредным вымыслом. Поэтому в названии никаких ассоциаций с крестным отцом быть не могло. Сначала его изменили на «Не очень хороший папа», потом на «Один хороший папа». Сильвия Чан скрипела зубами, но терпела — иначе ее фильм не вышел бы в китайский прокат. А только там сегодня способно тайваньское кино собрать приличную кассу.

Вообще с триадами, конечно, ничего не понятно. Первый день по Гонконгу ходишь, прижимая к себе сумку. Ближе к ночи начинаешь тревожно крутить головой по сторонам — а не выйдут ли из этих черных «лексусов», только что припарковавшихся у входа в Plaza Hotel, с полдюжины добрых молодцев в элегантных черных костюмах и не затеют ли стрельбу, на радость заезжему кинокритику? Но нет. Разве вывалится из «лексуса» толстый папик и прошествует на коротких ножках в бар. Наступает на Гонконг ночь, но опаснее на улицах не становится. Здесь можно неторопливо прогуливаться по городу от заката до рассвета, и максимум, что с вами случится ужасного, — это местный индус интимным шепотом предложит вам поддельный «ролекс» или гашиш — говорят, тоже не аутентичный. Какой-то яркой униформы типа малиновых пиджаков местные братки — если они есть — не носят. По фильмам известно, что на них те же строгие черные костюмы, что носят абсолютно все гонконгцы мужского пола с утра понедельника до вечера пятницы (с вечера пятницы до утра понедельника они носят спортивные костюмы). Так где же они, триады?

Однако каждый режиссер, снимавший в Гонконге, имеет в запасе несколько баек из жизни триад. Джонни То утверждает, что гангстеры консультировали его на съемках «Выборов» и «Выборов-2». Вонг Кар Вай заявляет, что, выбирая продюсеров, он «предпочитает иметь дело с триадами, а не с голливудскими продюсерами». Режиссер Вэйн Вонг рассказывал, как местные мафиози заставили его отменить съемки эпизода «Китайской шкатулки», запланированные в Кулуне. Утром киношники развесили там полотнища из белого шелка для рассеивания света. Белый — цвет смерти. Тем же вечером скоропостижно скончался шофер местного мафиозного босса. Босс прислал своих друзей, они попросили съемочную группу покинуть квартал. Вэйн Вонг предложил им денег. Они отказались. Он предложил больше денег. Они нахмурились. Вэйн Вонг собрался и быстро сделал ноги.

Но даже не надейтесь увидеть подобные красочные сцены в натуре. Может, и впрямь знаменитые триады просто миф? Во всяком случае, так полагают коммунистические власти континентального Китая. А как они полагают, так оно и есть. Так устроена жизнь в Китае, очевидно, вскоре так будет и в Гонконге.

Нет, китайские товарищи не захватывают гонконгские киностудии и не вводят насильственную цензуру, они действуют тоньше. Вот и независимая тайваньская режиссер Сильвия Чан забыла про свою независимость ради сотрудничества с китайскими прокатчиками. А Дэниэл Ли, автор так полюбившегося нам «Троецарствия», только на континенте нашел деньги, чтобы снять этот масштабный эпос. Без Китая независимые кинодеятели Тайваня и Гонконга сегодня прожить не могут. На континенте деньги, на континенте роскошная натура, на континенте дешевая и трудолюбивая рабсила — начиная от операторов и заканчивая массовкой. Наконец, на континенте полтора миллиардов кинозрителей. И они гонконгское кино любят, они считают его страшно крутым и хотят его смотреть. Слишком долго оно для них было запретным плодом, с годами плод только набрал сладость. Сами же гонконгцы свое кино снобируют. Вот и приходится местным деятелям кино идти за поддержкой к Большому Брату. А он щедр, но строг. Если фильм хотя бы частично финансируется из континентального Китая, то его производство на всех уровнях — от сценарной заявки до проката — контролирует китайская цензура. Значит, ругаться нехорошими словами нельзя, секса — ни-ни, политики — по минимуму, гангстеров нельзя, проституток нельзя, сексуальных меньшинств нельзя. «Нет, я согласна с какими-то требованиями, — оправдывается в интервью South China Morning Post Сильвия Чан. — Мне тоже не нужны матерящиеся герои. Но когда они говорят, что гангстеров не существует...» Впрочем, состояние дел в тайваньской и гонконгской киноиндустрии говорит, что надолго этой принципиальности режиссерам не хватит.

Возможно, в недалеком будущем все гонконгские фильмы будут выглядеть как незабвенное кино Чжу Шилиня — белозубые улыбки, аккуратные носочки, ни одного нехорошего слова, зато много светлой музыки. Но это в будущем, том будущем, куда летит, словно сумасшедший космический корабль, ночной Гонконг — перенаселенный, гламурный, жестокий, жадный, щедрый, шумный, смешной. Мы же возвращаемся в прошлое — в Москву.