Nikiforova
ПЬЕСЫ ПРОЗА СТИХИ КРИТИКА ПОЛИТИКА ENGLISH ОБО МНЕ

"Предметы роскоши" (пьеса про детей)

Виктория Никифорова

Предметы роскоши

Пьеса про детей в двух актах

Действующие лица

Лена.

Дима.

Миша.

Мур.

Действие происходит в одной и той же, небольшой и небогатой московской квартире на протяжении последних 20-30 лет. Оно начинается во второй половине 1980-х, а заканчивается в наше время.

Слева -- комната, обставленная старомодной мебелью и вся заваленная книгами.

Справа – прихожая, двери на лестницу и в кухню.

Поскольку действие происходит то в прошлом, то в настоящем, персонажи из следующего эпизода могут свободно появляться, пока персонажи предыдущего еще не ушли со сцены. Мишу во всех возрастах играет один и тот же актер. Само собой разумеется, что и, играя ребенка, он говорит своим нормальным взрослым голосом. Детский плач можно записать на пленку предварительно.

Акт 1Картина 1

Примерно 1986 год. Лето. Ночь. В кровати спят Лена и Дима. Внезапно тишину нарушает рев автомобильной сигнализации за окном.

Лена: Сволочь… М-м-м… какая сволочь…

Дима: Брось. Спи.

Сигнализация смолкает. Лена и Дима, побормотав и поворочавшись, засыпают. Сигнализация включается снова. Лена рывком садится на кровати.

Спи… Я с ним… это…

Лена: Молчи.

Дима: Мы с ним… это…

Лена: Просто не говори ничего.

Сигнализация смолкает.

Дима (ворочается, включает ночник). Я с ним поговорил вчера. Он обещал наладить сигнализацию… Ложись, зай.

Лена: Фарцовщик проклятый.

Дима: Противно слушать тебя. Федерико свободным предпринимательством занимается, что здесь такого? Ты посмотри, что в стране происходит! Кооперативы, гласность, коммерческие там всякие эти... Горбачев, говорят, частную собственность вернуть собирается. Мы еще про Федерико мемуары писать будем…

Лена: Да он же в тюрьме сидел!

Дима: За политику.

Лена: За валюту.

Дима: Очнись, дорогая! Где, в какой цивилизованной стране мира человека сажают за обмен валюты?!

Лена: Да он просто жлоб и сволочь. И ты прекрасно это понимаешь. Вот ты сам бы пошел джинсами из-под полы торговать?

Дима: Просто у меня нет таланта к свободному предпринимательству.

Лена: И слава богу.

Дима: Бога нет.

Сигнализация взвывает опять. Лена хватает будильник с тумбочки, кидается к окну. Дима ее удерживает. Лена пытается швырнуть будильник в окно.

Дима (постепенно ее одолевает, усаживает на кровать, обнимает, трогает лоб). У тебя что, температура?

Лена: У меня токсикоз.

Дима: Что? Откуда?!

Лена (мягко): От верблюда.

Дима: Этого не может быть. Этого… не может… быть.

Лена: Эти… резиночки… они, по-моему, не того…

Дима: Федерико клялся, что ему их прямо из Америки привезли. Три месяца назад. В Шереметьево передали.

Лена (вертит в руках упаковку презервативов). С каких это пор в Америке иероглифами пишут?

Дима: Дай… Правда… Вот сволочь…

Лена: Он не сволочь. Он свободный предприниматель.

Пауза.

Дима: А ты уверена, зай?

Лена: Я -- нет. Врач -- уверена.

Пауза

Дима: Слушай, ну ведь сейчас, я думаю, не время… а, зай?

Лена: Конечно.

Дима: У тебя диссертация, у меня диссертация…

Лена: Ну да.

Дима: Денег нету…

Лена: Ага.

Дима: Нет, если ты думаешь…

Лена: Да ничего я не думаю!

Дима: Не кричи.

Лена: Ты прав. Я уже все решила. Марья Васильевна возьмет двести рублей и все сделает. И больничный выпишет.

Дима: Сколько?

Лена: Ну, у нас же была заначка. На отпуск.

Пауза.

Дима: А знаешь, что?..

Сигнализация включается снова. Лена, улучив момент, выворачивается от Димы и бросается к окну. Он кидается за ней. Небольшая потасовка. Сигнализация смолкает. Дима выпускает Лену, и в этот момент она бросает будильник за окно. Сигнализация взвывает снова. Лена в ужасе приседает, прикрыв голову руками.

Картина 2

Наше время. Лето. День в разгаре. Окна нараспашку. В кровати, укрывшись одеялом до подбородка, лежат Миша и девушка. Пауза. Миша выпрастывает руку из-под одеяла.

Миша: Меня, кстати, Миша зовут.

Девушка (пожимает руку). Очень приятно. Мур.

Миша: Мяу.

Мур: Не смешно.

Миша: А почему Мур?

Мур: Так надо.

Миша: А по-настоящему как?

Мур: Неважно.

Миша: Прикольно так знакомиться, да? В постели… Я вот однажды…

За окном включается автомобильная сигнализация – та же самая, что в первой сцене. Мур подскакивает, придерживая одеяло у подбородка. Со двора слышен невнятный шум мужских голосов.

Чего ты?

Мур: Они машины бьют?

Миша: Да ты что?! Это тачка соседская, уже двадцать лет под окном стоит. И сколько я ее помню, вечно завывает. Воробей пукнет, она воет.

Мур: Я посмотрю.

Миша: Лежи. Тебе надо согреться. Они уже все, пошумят сейчас и разойдутся.

Мур: Откуда ты знаешь?

Миша: Это мои друзья.

Мур садится в кровати. Она полностью одета, но одежда ее мокрая до нитки. На ней блузка, застегнутая под горло, длинная юбка, на плечах – развязавшийся платок.

Мур: Эти фашисты твои друзья?

Миша: Да какие они фашисты? Просто дураки.

Мур: То есть ты тоже вот так по улицам ходишь и прохожих девиц в пруд толкаешь?

Миша вылезает из кровати. С него тоже течет вода.

Миша (снимает рубашку, выжимает ее). Я, если ты не заметила, прохожих девиц спасаю. А эти ребята... Они в нашем дворе живут. Они не всегда такие были. Просто…

Мур: Что просто?

Миша: Они не любят тех, кто хоть чем-то от них отличается. Думаешь, они меня не били? Еще как. И в пруд толкали. Я уж там все дно изучил. Они решили, что ты мусульманка, наверное… Ты мусульманка?

Мур: Почему?

Миша: Ну, платок такой… Юбка…

Мур: Это православный платок. Я же из храма шла!

Миша: Ну, я ж говорю, дураки.

Мур подходит к окну.

(Идет в сторону кухни.) Православные что предпочитают – чай или кофе?

Мур: Я не православная.

Миша: Загадка на загадке.

Мур: Я пойду.

Миша: Нет уж извини, после того, как ты разделила со мной ложе, ты не можешь так просто уйти и меня бросить… Как честная женщина, моя дорогая… (Ведет ее на кухню.)

Они еще не ушли, а в комнате появляются его родители, Лена и Дима, и действие переносится в 1980-е.

Картина 3

Лена с заметным животом гадает на картах. Дима стучит на древней пишущей машинке.

Лена: Любовный интерес… со слезами…

Дима (выдав длинную очередь, откидывается на спинку стула, потягивается). Ну, какой любовный интерес может быть у пятимесячного эмбриона?

Лена: Споры, слезы… Казенный дом… Димыч, восьмерка пик, казенный дом!

Дима: А что это такое?

Лена: Ну, как, в тюрьму он сядет.

Дима: Чушь какая! Ну, понятно, что для цыганки неграмотной в старые времена казенный дом – это непременно тюрьма. А вообще-то это что угодно. Университет, например. Или баня. А в твоем случае, Карменсита, это, скорее всего, роддом. (Встает, напевая из «Кармен», сцены гадания.)

Лена: Чего ты такой веселый? Пошло?

Дима (делает несколько приседаний и упражнений). Ты не представляешь!.. Это не кандидатская! Это докторская, ей-богу… Нет, ты просто не представляешь…

Лена: Да чего не представляю-то?

Дима: Как бы тебе это… А, вот, смотри… (Становится на стул, выдерживает паузу, спускается на пол и торжествующе смотрит на Лену.)

Дима: Понимаешь?!

Лена: Да куда уж мне?

Дима: Пространство анизотропно!

Лена: Да что ты говоришь?

Дима: Ладно… Я ведь тоже не понимаю, зачем твоя Хильдегарда Бингенская писала верлибром…

Лена: Ничего, тебя Ирка поймет.

Дима: А при чем тут Ирка?

Лена: А она звонила вчера. В одиннадцать вечера, между прочим.

Дима: И что сказала?

Лена: А почему ты интересуешься?

Дима: Мать, опомнись, а? Мы с Иркой на одной кафедре, у нас один руководитель, у нас похожие темы. Ну почему она не может позвонить мне по работе, а?

Лена: Потому что с ней ты болтаешь целыми часами. И смеешься! И сидишь с ней на кафедре! А я тут прозябаю одна со своей Хильдегардой…

Потому что Ирка красивая…

Дима:… и вовсе не красивая…

Лена: (бросает карты). Зато худая!.. А я… ты посмотри на меня! Ну, кому я такая нужна?!.. Я рожу, ты вообще уйдешь!..

Дима (обнимает ее). Это прогестерон бушует, эстроген по жилочкам бежит. Это сейчас пройдет…

Лена: Мне так тошно, Димыч. Я всего боюсь… Зачем мы этого ребенка дурацкого решили завести?!

Тихо входят Миша и Мур, садятся на диванчик, пьют кофе, разговаривают о чем-то. Мы их не слышим, Лена и Дима не замечают.

Дима: Да ты сама так захотела…

Лена: Да он сам захотел! Я тебе клянусь, я тогда сижу у Марьи, уже двести рублей пересчитываю, чтобы ей отдать. И вдруг встаю – и на выход. Я сама не знаю почему. Ни мыслей, ни чувств, ни-че-го. Она меня спрашивает о чем-то, а я не слышу, иду себе и иду. Я тебе точно говорю, я ничего не решала. Это он сам все за меня решил.

Дима: Ну и ладно, зай. Ну и славненько. Зато в отпуск поедем. В Алупку, давай? Снимем опять у той бабки домик под каштанами, а?

Лена: Мне нельзя в Алупку, Димыч. Мне вообще ничего нельзя. Господи, ну зачем мы все это затеяли? Знаешь, у меня такие мысли странные... Я раньше мальчика хотела, а теперь мне страшно… Лучше бы, наверное, девочку.

Дима: Почему?

Лена: Ну, видишь, девятка пик.

Дима: Ну и что?

Лена: Девятка пик с четырьмя королями значит пьянство

Дима: Интеллигентная женщина! Не стыдно?

Лена: Пушкину можно, а мне нельзя?

Дима: Где твои бакенбарды, брат Пушкин?

Лена: И ничего смешного. Вот вырастет, станет пьяницей как дядя Игнатий. Пропьет тут все. Будет меня бить, матом ругаться…

Дима: Романтично.

Лена: Сопьется в тридцать лет. Ну, зачем это все? Ну, почему это нельзя как-то отменить? А может, родить и отказаться?

Дима молча смотрит в ту сторону, где на диванчике сидят Миша и Мур. Они пьют кофе.

Миша: …Федерико в честь Феллини.

Мур: Он что, режиссером был?

Миша: Да нет, просто первый раз его задержали, когда он приглашениями поддельными в Дом кино торговал на «Восемь с половиной». Ну, он с тех пор и говорил всем, что пострадал за искусство. А потом он эту «вольво» купил, самую первую в Москве… У нее сигнализация уже тогда поломана была. Каждую ночь – у-у-у! Моя мама однажды разозлилась. Сорвала со стенки ходики…

Мур: Что?

Миша: Ну, часы такие, большие, старинные с маятником. И ка-ак швырнет их в эту вольво.

Лена: Ну что за ерунда?! Это был будильник!

Дима (Лене): И от этого ты хочешь отказаться?

Миша и Мур продолжают неслышно разговаривать. Дима и Лена рассматривают Мишу.

Дима (Лене): Смотри, какой мужик вымахал. Косая сажень в плечах. Глаза, как у деда Василия.

Лена: Глаза, как у меня!.. Подбородок - да, подбородок, как у деда… А нос твой, да?

Дима: Ну, не знаю, не знаю. Нос какой-то не наш, не кузнецовский. Может, в соседа какого?

Лена шутя замахивается на Диму. Голоса Мур и Миши слышны вновь.

Миша: …А потом его посадили еще раз, и он пропал.

Мур: Совсем пропал?

Миша: Нет, лет десять назад выплыл. Только стал он уже Федором Ивановичем, отрастил бороду, стал крест носить навыпуск и ездил уже на «лексусе». Спонсировал там концерты какие-то. Виллу в Ницце купил. Потом опять сел. Правда, уже в Штатах.

Мур: Спираль развития. Прямо по Гегелю. Интересно, где он будет сидеть на следующем витке?

Миша: Это сейчас в воскресных школах Гегеля проходят? Хорошо-о.

Мур: Гегеля в МГУ проходят.

Миша: Круто. А на кого ты учишься?

Мур: На генетика.

Миша: А это, чтобы из пробирки размножаться? Расскажи. Я с детства интересуюсь вопросами размножения.

Мур: Не хочу. Расскажи еще про Федерико.

Миша: Ну, что еще сказать? Сидит он в тюрьме штата Калифорния. Тюрьмы там переполнены. Условия содержания не фонтан. Но я почему-то думаю, что ему и там неплохо. И вот смотри, что смешно. Двадцать лет назад мой папа, кандидат физико-математических наук, бегал на митинги и за что-то боролся. Он-то думал, что борется за свободу научных исследований. А получилось, что он боролся за то, чтобы его сосед Федерико купил виллу в Ницце и получил срок в Калифорнии. Революция фарцовщиков. Прикинь, да?

Лена (Диме): Ты что-нибудь понял?

Дима: Ни слова. Но говорит-то как складно!

Лена: Весь в меня!

Дима: А девушка у него какая? Умница, красавица, генетик.

Лена: Ну уж, красавица…

Дима: Ты просто ревнуешь.

Лена: Не говори глупостей.

Дима: Не говори как твоя мама.

Лена: Мне кажется, они сейчас поцелуются.

Дима: Не подсматривай. Пошли.

Лена: Не мешай. Я же должна знать…

Дима: Если ты откажешься от него, ты никогда ничего не узнаешь… Пойдем-пойдем, я тебе валерьяночки заварю, зай…

Картина 4

Подушечки с дивана, где сидят Мур и Миша, попадали на пол, одна чашка стоит на столике, вторая валяется рядом с ним. Одежда обоих в некотором беспорядке. Миша хлопает себя по карманам, достает пачку сигарет, закуривает.

Мур: Дай мне тоже.

Миша дает ей сигарету, прикуривает. Она затягивается, кашляет. Они молча курят. Миша хочет что-то сказать, но, взглянув на Мур, передумывает. Мур оглядывается по сторонам в поисках пепельницы,

Миша (подставляет ей чашку.) Интересный такой денек сегодня нарисовался…

Мур: Да?

Миша: Полный событий…

Мур: Ничего особенного.

Миша: С утра ты идешь в церковь. Потом на тебя нападает банда придурков и бросает тебя в местный пруд. Он, правда, меленький, безопасный, но грязный. Потом – ты-дых, ты-дых! – прискакивает рыцарь на белом коне и вытаскивает тебя из воды. Потом ты отдаешься ему на диване между двумя чашками эспрессо. Ничего особенного… Ну, конечно, ты ведь не взорвала сегодня Всемирный Торговый центр и не забила четыре гола в одном матче. А как выглядят твои особенные деньки? Ты может быть агент ноль ноль семь?

Мур (тушит сигарету, встает). Нет, я не агент. Мне пора.

Миша: Куда?! А я?!

Мур: А что ты? Ты здесь ни причем. Извини, конечно.

Миша: То есть как? А что это вообще было? А кто причем?

Мур: Анна Васильевна и Иоаким Иванович.

Миша: Какой еще Иоаким? Господи…

Мур: Бога нет. А Анна Васильевна и Иоаким Иванович – мои родители и я их не-на-ви-жу. Собственно, сегодня я ушла из дома. Мне нашли место в университетском общежитии. С сегодняшнего дня я живу нормальной жизнью. Пью, курю, занимаюсь сексом.

Миша: Стоит ли это… так понимать, что… до сегодняшнего дня ты сексом не занималась?

Мур: А ты-то как думаешь?

Миша: А что я в этом понимаю? Я сам-то…

Мур: Что?

Миша: Н-ну, я тоже до сегодняшнего дня как-то не увлекался…

Мур: Правда?

Миша: А ты-то как думаешь?

Мур: Да кто вас знает? Я думала…

Миша: Что?

Мур: Ничего! Я, дружок, выросла в православной семье. То есть сначала они были нормальные. В молодости комсомольцами были, потом в бизнес пошли. А десять лет назад прогорели. Ну и пошло-поехало. Покрестились оба. Папа был Марленом, стал Иоакимом. Мама была Матильдой, стала Анной. И устроили они дома форменный концлагерь. Никуда не ходи, с мальчиками не разговаривай, телевизор не смотри. Я танцевать до сих пор не умею!

Миша: Я тоже.

Мур: Ты другое дело. А я в МГУ на бесплатное поступила, сама! Так ты знаешь, они какой скандал после этого устроили?! Генетика, говорят, лженаука. К попу меня сегодня повели, каяться. Я сбежала.

Миша: Но ты же не можешь просто так взять и их бросить. Они с ума сойдут.

Мур: Да они и не заметят. У них кроме меня пятеро спиногрызов.

Миша: Подожди.

Мур: Да ты не переживай так. Все было очень мило. Просто… ну мне надо было это сделать, чтобы почувствовать себя свободной. Тут ничего личного. Чмоки-чмоки. (Быстро уходит.)

Миша (бросается за ней). Мур!

Слышно, как захлопывается входная дверь. Миша бредет обратно в комнату, подбирает с пола ее платок, смотрит на него, подносит к лицу.

Картина 5

Мише полгода. Из кроватки доносится его крик.

Дима (пытаясь его укачивать). А-а-а-а…. И что же он хочет?.. Зай, ты скоро? У меня кафедра!.. И что же он хочет, мой золотой?

Голос Лены (из кухни): Хватит сюсюкать! У него просто живот болит.

Дима: А-а-а-а… Да как же с таким не сюсюкать?.. А-а-а-а… Да как же с таким сладким…

Входит взрослый Миша.

Миша: Вот так просто - взять и не сюсюкать. Почему нельзя со мной разговаривать нормально? Обычным человеческим голосом. Вот зачем все эти вот «мой золотой»?

Дима: А-а-а-а… И что же мы так кричим?.. А-а-а-а… И какие же у нас бедки?..

Миша: Мама же тебе сказала. У меня болит живот. Чем сюсюкать надо мной, лучше бы грелку дали... О господи, нет, только не надо меня носить! Ты меня так трясешь, что голова кружится. Не поднимай меня, эй, слышишь? Ты слышишь меня или нет?! Ну как тебе объяснить?!.. А, я знаю, что сделаю…

Детский крик прекращается.

Дима: А-а-а-а… Ну вот и хорошо…

Лена входит в комнату с подносом, на котором сервирован чай.

Лена: Как он у тебя замолкает быстро… С ума сойти…

Дима: А как же… Это же мужичок настоящий. Зачем ему кричать? Мы с ним друг друга понимаем. Да?..

Миша: Не совсем, но до некоторой степени. Неприятная все-таки штука этот языковой барьер.

Лена: Выпей чаю на дорожку.

Дима: Не успеваю... У меня сегодня великий день... (Торопливо отхлебывает чай, прихватывает бутерброд, выходит из комнаты, тут же возвращается, повторяет свою пантомиму со стулом, поднимает сжатый кулак вверх и уходит.)

Плач тут же возобновляется.

Лена (наклонясь над кроваткой): А-а-а-а… Да что же это с нами такое?.. А-а-а-а… Не надо плакать, мой золотой. Папа придет.

Миша: Я знаю, что придет. Он каждый вечер приходит.

Лена: А что же ты плачешь? А-а-а-а…

Миша: А у меня живот болит.

Лена: А-а-а-а… А что же нам делать?..

Миша: Грелку поставить.

Лена: А доктор Спок не рекомендует грелку. А-а-а-а…

Миша: Много он понимает, твой доктор Спок! Эй! Ты слышишь меня?! Я хочу грелку!

Детский плач усиливается.

Лена: А-а-а-а…. Господи, как мне все это надоело… А-а-а-а…

Миша: Ну почему ты меня не слушаешь?! Почему никто меня не слушает?! Когда это все кончится?! Черт знает что!

Лена: А-а-а-а… Папа скоро придет. Папа на кафедре. Он сейчас сделает доклад про анизотропное пространство и все скажут, что это готовая докторская. А-а-а-а. Ирка скажет ему комплимент. Они будут пить кофе по-турецки в нашем буфете. Ирка похожа на цыганку. А я? Ты посмотри на меня… А-а-а-а… А ведь сейчас я могла бы сидеть в тысяче километров отсюда, на пляже, в бикини… А-а-а-а… Я сидела бы на пляже и пила бы пиво. Нет. Я пила бы домашнее вино. Изабеллу. Мне было бы можно пить вино. А-а-а-а… А потом ко мне подошел бы высокий стройный брюнет и сказал бы комплимент. Потому что я была бы одинокая, изящная и красивая. А не то, что сейчас. Я ведь теперь хожу по улицам как человек-невидимка. Меня не видит ни один мужчина. Я никогда в жизни не услышу больше ни одного комплимента… Господи, как мне все надоело… А-а-а-а… (Тихонько плачет.)

Детский плач становится тише.

Миша: Господи, как мне все надоело. Когда ты плачешь, у меня живот болит еще больше. А ты не понимаешь. Никто вообще меня не понимает. Только делают дурацкие лица и сюсюкают. А ведь я человек. Я, может, довольно глупо выгляжу, я не могу ходить, не умею говорить, но ведь я же тоже человек. У меня же тоже проблемы. А они все только хватают и трясут и тискают. И даже не пытаются меня понять. Неужели ты так и не дашь мне грелку?

Лена (бормочет, засыпая): А-а-а-а… Ну когда же ты замолчишь? Я так хочу спать. У меня все мозги выгорели. А-а-а-а… Я про Хильдегарду свою диссер никак закончить не могу… А-а-а-а… Никто меня не понимает… Я так устала… Я тебя просто ненавижу иногда… Господи, что я говорю? Ну прости меня, миленький… Ну, не плачь… А-а-а-а…

Миша. Не расстраивайся. Я тебя тоже люблю.

Свет постепенно гаснет, плач затихает.

Картина 6

Миша сидит за столом, заваленным книгами, работает на компьютере.

Звонок. Он идет открывать. В дверях стоит Мур. Пауза.

Мур: Я кажется у тебя забыла…

Миша: Это все, что ты придумала? Тебя месяц не было…

Мур: А ты дни считал?

Миша: Ага, прямо крестиками в календаре отмечал. Извелся весь… Забирай и проваливай… Эй, куда ты? (Загораживая дверь в комнату, подает ей платок, заранее сложенный в прихожей.)

Мур пытается протиснуться мимо него. Некоторое время они топчутся у двери, потом ей удается пролезть в комнату, она ходит, осматривается, приближается к компьютеру.

Мур: Как работается?

Миша выключает монитор.

Мур: Что такое «анизотропное»?

Он молчит.

Ну, правда?

Миша: Ты все равно не поймешь.

Мур: А ты попробуй.

Миша: Неравномерное. Геометрически неравномерное. Принято считать, что шаг налево и шаг направо равны. А если налево – яма, а направо – холм? Тогда неравны. Тогда отрезок в один метр, условно, а – а-один, не равен отрезку в один метр б – б-два. В анизотропном пространстве геометрия совсем другая.

Мур: Правильно.

Миша: Да что ты?

Мур: Ну конечно. Вот смотри. (Делает два шага к нему.) Так – легко и быстро. (Отступает на два шага.) А так – медленно и трудно. И так во всем. Как там в сказках – налево пойдешь – миллион огребешь, направо пойдешь – смерть найдешь.

Миша: Ну, в общем и в целом…

Мур: Правильно?

Миша: Там на уровне конкретных импликаций проблемы начинаются…

Мур: В смысле как в таком пространстве общие законы работают?

Миша: Ну да.

Мур: И как?

Миша: Да никак!

Мур: Ну я же говорю, все как в жизни. В жизни ведь тоже все ужасно несимметрично и неравномерно. Ты никогда не замечал – чем больше работаешь, тем меньше получаешь? Чем важнее начальник, тем он глупее. Чем больше кого-то любишь, тем больше он тебя терпеть не может. Чем больше вкладываешь во что-то, тем меньше получаешь. А про законы я уж вообще молчу. Пространство и, правда, анизотропно. Это ты хорошо придумал.

Миша: Там доказывать еще…

Мур: Да что доказывать-то? Ты посмотри кругом. Везде сплошная несправедливость. А ты наконец-то нашел этому философское обоснование. Принцип вселенской несправедливости.

Миша: Я как-то никогда не думал… в таком аспекте… Там математики еще много… А мне через две недели уже сдавать.

Мур: Мне уйти? (Медленно, неохотно пятится к двери.)

Мур: Только, видишь ли, анизотропное пространство… оно явно мне мешает…

Миша (обнимает ее). Так лучше?

Мур: Ага.

Картина 7
Мише уже год. Лена гладит его вещи, он играет в кроватке-манеже, мы его не видим. Входит Дима с большим плоским предметом, завернутым в бумагу и перевязанным шпагатом.
Дима: Ну, братцы, показал дед свою щедрость.
Лена: Неужели, «волга»?
Дима (разворачивая сверток): Нет, «волга» по завещанию отходит Петеньке, но у меня тут кое-что получше есть. На это, братцы, мы себе целый дом построим в Переделкино… (Останавливается.) Я, зай, знаешь, что подумал? Я тоже завтра завещание напишу
Лена: Господи, зачем?
Дима: Понимаешь, наши родители так бедно жили, ничего нам оставить не могли… А мне так хочется Мишане что-нибудь оставить. Не хорошие воспоминания и пару фотокарточек, а вот настоящее наследство. Чтобы он рос, и оно росло.
Лена: Чего проще-то? Клади почаще на сберкнижку, а потом ему и завещаешь.
Дима: Отдавать деньги этому государству я не собираюсь! Это… левиафан! Социалистический левиафан. Ты никогда не задумывалась, что оно с твоими рублями делает? А если оно завтра на твои кровные войска в очередной Афганистан пошлет?
Лена: Мне кажется, они просто лежат себе там тихонько.
Дима: А если что-нибудь случится?
Лена: С чем случится? С нашей сберкассой? С рублем? С Советским Союзом? Что с ними может случиться?!
Дима: Не кричи. Все равно, в нормальной – в нормальной, подчеркиваю, здоровой -- экономике капитал не должен лежать. Капитал должен работать.
(Достает из свертка картину и торжественно демонстрирует ее Лене.)

Лена: Что это?
Дима: Шишкин!
Лена: Да брось.
Дима: Пробросаешься, мать. Погляди на подпись.
Лена: Здесь нет никакой подписи.
Дима: А это что?
Лена: Закорючка.
Дима: Это «ш» а это «и», а это опять «ш» Ты понимаешь, когда в этой стране разрешат продавать произведения искусства за рубеж, мы с тобой станем миллионерами?
Лена рассматривает картину, пожимает плечами, поворачивается к Диме, чтобы что-то сказать.
Молчи! Только не говори ничего! Сейчас опять поссоримся
Лена: Но я только…

Входит взрослый Миша.
Миша: Др-р-р.
Дима (глядя на кроватку). Вот единственный человек, который меня понимает. А скажи «папа».
Миша: Др-р-р
Дима: Молодец!

Миша. Чего тут смешного? Ну, речевой аппарат не сформировался еще. Все понимаешь, а сказать ничего не можешь. Ох. И она туда же. Сейчас она скажет «Скажи: «мама»».
Лена: А скажи: «мама».
Миша: Др-р-р
Дима: А скажи «экзистенциализм».
Миша: Др-р-р.

Дима: Гений!

Миша. И главное, думают, что это остроумно. Господи, смешные они, все-таки. Ну, экзистенциализм. Ну и что?
Дима: Согласные осваивает. Как это у них все заложено от природы, да? С ума сойти. Все запрограммировано. А давай его английскому научим. Язык будущего, слушай. Хау ду ю ду?

Лена: Хау ду ю ду.

Дима и Лена смеются.

Миша. Нет, ну я же русским языком говорю: дайте пюре из баночки. Не зеленого, вонючего. А желтенького такого, кисленького. Я есть хочу, а они ржут. Ну сколько повторять-то еще? Д-р-р!

Дима: Др-р-р! Точно!

Миша (громко): Др-р-р!

Лена: Слушай, он сердится.

Дима: Да, он мужик у нас настоящий! Др-р-р! Я сказал!

Лена: Погоди, он хочет чего-то.

Миша. Ну, наконец-то, доходит помаленьку. Вот тормоза-то, ей-богу. Как они сами-то еще с голоду не померли? Эй, там! Алло, гараж! Др-р-р!

Дима: Он покакал!

Миша. Пальцем в небо.

Лена: Пить? Хочешь пить? Сок? А? Давай сок! Сок!

Миша. А вот интересно, зачем они одно и то же по много раз повторяют? Я тоже так буду? Сок-сок-сок? Да не нужен мне ваш сок, елки-палки! Ну, как вы не понимаете! Др-р-р!

Дима: Он есть хочет!

Миша. Да неужели?

Лена: Он только что ел.

Дима: Он мужик, он всегда есть хочет. Да, сынок? Пойдем с тобой на кухню?

Миша: На кухню! Вот это я понимаю! Др-р-р!

Картина 8

Мур и Миша по-прежнему стоят, обнявшись

Миша: Ты почему все-таки тогда убежала?

Мур: Я боялась.

Миша: Чего?

Мур: Да не знаю я! Отношений. Выяснения отношений. Разговоров всяких. Мне так это дома надоело.

Миша: А я люблю потрындеть.

Мур: А какой прок говорить, если никто никого не понимает?

Миша: Слушай, ты только что с лету поняла тему, в которой у нас полфакультета ни уха ни рыла. Меня уже психом из-за нее зовут. Я тут сижу один, вообще уже ничего не соображаю. Думал, правда, с ума схожу. И тут ты входишь и все понимаешь! С порога. Я тебя вообще больше никуда не отпущу.

Мур: А предки твои что скажут?

Миша: А они далеко.

Мур: За границей?

Миша: Ага. В Панаме.

Мур: Дипломаты, что ли?

Миша: Уголовники.

Мур: Правда, что ли?

Миша: Правда. Пять лет назад наш чудный сосед, фарцовщик Федерико, предложил им инвестировать в хедж-фонд защиты детенышей тюленя от жестокого обращения. Они вложили туда все, что у них было, а Федор Иванович в благодарность типа назначил папу зицпредседателем. Через год выяснилось, что все деньги ушли не детенышам тюленей, а финансовым акулам на Каймановы острова. Дивидендов никаких. А папа, разумеется, оказался крайним. Растрату на него повесили – тридцать два с половиной миллиона рублей. Ну, они вовремя подсуетились, успели уехать. В Панаме просто паспорт получить, знаешь?

Мур: Круто. И давно ты их не видел?

Миша: Пять лет.

Мур: Вот почему ты их так любишь

Миша: Ну, как, скандалим, конечно, иногда. По переписке. А ты, правда, из дома ушла?
Мур: Да ну их. Зашла неделю назад, а Ванечка на полу спит. Я его беру, он горячий как чайник. Температура тридцать восемь, а мамаша и в ус не дует. Сидит на кухне, псалмы ноет. Я в аптеку сбегала, панадол ему дала. А она лезет, дай, говорит, я его лампадным маслицем помажу. Блин, чуть не убила ее. Ну, куда тут уйдешь?
Миша: У тебя, правда, пять братьев и сестер?
Мур: Дикость, да?
Миша: По-моему, круто
Мур: Ничего ты не понимаешь. Никто ничего не понимает. Ты вот слышишь – «большая семья», тебе сразу кажется, что там все друг друга любят. Сю-сю, му-сю. А мне при слове «семья» на стенку лезть хочется.
Миша: Ты старшая что ли?
Мур: А ты как думал?.. Гады мелкие. Мальчишки дерутся, девчонки ябедничают, вечно все в соплях. А я за всех отвечай. Прям из автомата бы их всех очередью положила. Ненавижу детей. Я чайлд-фри вообще, кстати.

Миша (смеется): Ты совершенно чокнутая.

Мур: Ты на себя-то посмотри! Один метр не равен одному метру!

Миша: Ну да, а я о чем? Мы два законченных психа и я никуда тебя отсюда не отпущу.

Мур: Ты совсем больной на голову. Живешь один, наслаждайся, балда! Вот вернутся твои предки, тогда взвоешь.

Миша: А чего ж ты-то общежитием своим не наслаждаешься?

Мур: Я же говорю, ты ничего не понимаешь.
Миша (стучит по столу). А это что, по-твоему?
Мур: Стол.
Миша (сажает ее на кровать). А это что?
Мур: Кровать
Миша (целует ее). А это как?
Мур: Нормально.
Миша: Ну, вот видишь, какое-то взаимопонимание все-таки возможно. Ну не во всем, ну и что? Почему ты из этого делаешь проблему? Мой папа двадцать лет не мог втолковать моей маме, что такое анизотропное пространство. Я сколько себя помню, меня никто никогда не понимал!

Картина 9

Миша лежит в постели. Дима сидит рядом с ним.

Миша: Мне пять лет. Я болею.

Дима: …И вот тогда Гейзенберг решил, что квантовые частицы ведут себя как… как бы тебе это… о!.. как дети. Точно. То есть когда ты на них смотришь, они ведут себя хорошо, а чуть отвернешься – плохо. То есть тем, что ты смотришь, ты на них уже как бы влияешь. И тогда…

Входит Лена, в руках у нее упакованная картина.

Лена: Как он?

Дима: Заснул. Я ему квантовую теорию объяснил.

Лена: А ты градусник ему ставил, профессор?

Дима: А надо было?

Лена молча ставит Мише градусник.

Не взяли на продажу, да? (Разворачивает бумагу.)

Лена: Нет.

Дима в недоумении смотрит на картину.

Лена: Это не Шишкин.

Дима: Я заметил.

Лена: Эммануил Степанович решил протереть ее аккуратненько, чтобы пыль снять. А там второй слой полез. Да такой интересный. Я ему разрешила все смыть.

Дима: Ну и что это?

Лена: Он говорит, это десятые годы. Школа Кандинского.

Дима: Эх, дед… Лучше бы «волгу» оставил. Выбрасываем?

Лена: Ты что?! Это миллионы будут. Но не сейчас. Сейчас, - Эммануил Степанович говорит, - это продавать нельзя. Он только-только в цене начал расти.

Дима: А деньги?

Лена: Он мне дал пару тысяч.

Дима: Ты зашла в аптеку?

Лена: Там ничего нет.

Дима: А молоко?

Лена: В магазине тоже ничего нет.

Дима: Но ведь в «Диету» молоко каждую среду привозят. Почти каждую.

Лена: Сегодня вторник.

Пауза.

Дима: Сколько у него?

Лена не двигается.

Сколько?

Лена: Посмотри сам. Я боюсь.

Пауза. Дима осторожно достает градусник.

Ну?

Дима: Да ладно… (Отворачивается, хочет стряхнуть.)

Лена (выдирает у него градусник, смотрит; пауза). Ты ведь этого хотел, да?

Дима: Я?

Лена: А кто? Кто у нас с советской властью воевал? Ну, нету советской власти, ну, молодец. В магазине тоже ни черта нету. Молока больному ребенку купить не могу. В аптеке не то, что антибиотиков, аспирина и то нет. Доволен?

Дима: Господи, ну при чем тут это? Все у нас будет, потерпи. Шоковая терапия оздоравливает экономику, это же азы, зай.

Лена: Может, экономику она оздоровит, а Мишку она уморит. (Идет на кухню, погромыхивает там посудой.)

Дима укрывает Мишу получше, садится на край кровати. Лена входит с кружкой.

Дима: Липовый?.. Меня бабушка так в детстве отпаивала. И молилась этой… как ее… Параскеве-мученице…

Лена: Ой, замолчи ты со своими Параскевами. Нету никакого Бога. А если и есть, то он порядочная скотина. Сидеть там наверху и равнодушно смотреть, как маленький ребенок мучается от жара. За что он мучается?! Почему у него тридцать девять и шесть?! За какие такие грехи? А он сидит себе и в ус не дует. Да любой, блин, Гитлер просто ангел по сравнению с этим вашим богом.

Дима хочет что-то сказать.

(Машет на него рукой, садится кровати рядом с Мишей, тихо поет).

Котя, котинька, коток,

котя - серенький хвосток,

приди, котя, ночевать,

мою деточку качать…