Молодая гвардия
Виктория Никифорова Молодая гвардия
Пьеса в трех актах
Действующие лица:
Олег Кошевой, 16 лет Елена Кошевая, его мать Ульяна Громова, 17 лет Матрена Громова, ее мать Матвей Громов, ее отец Сергей Тюленин, 17 лет Александра Тюленина, его мать Любовь Шевцова, 18 лет Владимир Осьмухин, 18 лет Андрей Осьмухин, его отец Иван Земнухов (Профессор), 19 лет Александр Земнухов, его отец Анастасия Земнухова, его мать Шура Иванов, 18 лет, переводчик Директор школы Игнатий Попов, школьный сторож Бургомистр Проценко Василий Соликовский, начальник полиции Иван Мельников, полицай Немецкий Полковник Адьютант Полковника Боец РККА Военный следователь Владимир, Валерий, Виктор – руководители Украины Пожилая дама Джентльмен Олаф Человек от Театра Иностранные политики, советские военнопленные, «вежливые люди», бойцы Красной армии
Пролог Человек от Театра (негромко, словно рассуждая сам с собой): Недалеко от моего дома есть тихая улица. В конце ее старый парк В парке среди кустов сирени стоит небольшой памятник. Три юноши и одна девушка, поддерживая друг друга, смотрят, как садится за домами солнце. Последние его лучи сверкают на бронзовых лицах. Это ребята из Молодой гвардии. Это тот самый момент, когда их вывели из тюрьмы Впрочем, многие уже не могли ходить, и друзья тащили их на руках. Сейчас их посадят в грузовик и повезут на казнь. Я часто думаю, о чем они думали тогда, глотая холодный воздух.
Их долго везут по разбитой дороге Грузовик подпрыгивает, их бросает друг на друга, и все это так мучительно, что каждый думает, уж быстрее бы расстреляли. Однако их не расстреливают. Зачем тратить патроны? Их просто живыми сбрасывают в шурф и самые счастливые погибают сразу но многим не так везет и еще несколько дней со дна шахты доносятся стоны.
Души погибших летят в серое небо, полные смутного беспокойства и неясной вины. Нет, не так они видели свою войну. Нет, они почти ничего не успели. Ведь можно было бы... Да? Наверное стоило быть осторожнее, правда?.. Русский человек категорически не умеет геройствовать и хвалиться. Стеснительно, быстро он отдает душу свою за други своя и сам же себя еще и ругает.
Но облака распахнулись а в раю-то жара как в Крыму и божья матерь омывает им раны а Христос сажает их одесную себя и наливает вина -- сладкого, галилейского. А пока они подносят чаши к устам, там, под облаками трава одевает измученную землю укрывает заботливо мертвых своих защитников дождь омывает разорванные тела, мир и покой нисходят на землю.
И очень быстро дерн здесь срезают, шоссе расширяют, грузовики снуют взад-вперед, жизнь кипит. Вырастают дома кругом а на месте былых окопов воздвигается мегамолл -- скидки и распродажи круглый год. И едва успев отпить галилейского, пораженные молодогвардейцы смотрят, как ходят по мегамоллу спасенные ими горожане.
Там, где недавно они умирали, играют фонтаны и пахнет кофе. Средь зеркал гуляют женщины умопомрачительной красоты. Дети, разодетые как принцы, катаются на горках. Семьи выгружаются из сверкающих авто, вплывают неторопливо в огромные залы, а там -- погляди -- чего только там нет. Полки от пола до потолка без конца и без края а на полках -- банки и баночки, бутылки, коробки, яблоки, смотри, одних яблок сколько сортов а это что? Апельсины? А это? И я не знаю.
Молодогвардейцы улыбаются, прихлебывая галилейское вино, и мне хочется думать, что они не гневаются на нас. Может, считают нас дураками... Я думаю, точно считают... Но не гневаются. Потому что все мы, приезжающие в мегамолл на распродажи, все мы их дети. А они наши настоящие отцы и матери, эти никогда никого не целовавшие мальчики и девочки, едва успевшие закончить школу, наши святые заступники и защитники во веки веков аминь
Акт I Действие первое Пожилая дама (окруженная слушателями): It’s our mutual responsibility to bring Russia to account. Not only Russia, but all Russians too. What they are doing now, they are performing genocide against Ukrainians. Russians are responsible for these atrocities. They are responsible. We must inform the world about it. It should be our mutual achievement and we need support from all the members of European community… Olaf!.. Olaf!.. (Это наша общая обязанность привлечь Россию к ответу. То, что они делают сейчас, это геноцид украинцев. Русские в ответе за все зверства. Именно они. Мы должны сообщить об этом всему миру. Это наш общий долг и нам необходима поддержка всех членов европейского сообщества... Олаф!... Олаф!) Олаф (протирая глаза): Ah, ja… Entshuldigen, bitte… JetLag, wissen Sie... (Ах, да... Извините, пожалуйста... Джетлаг, видите ли...) Дама: Olaf!.. English, please… Your speech will start in 20 minutes. Let’s agree on Russia. (Олаф! По-английски, пожалуйста! Твоя речь начнется через двадцать минут. Давай договоримся по России.) Олаф: Ahhh, Russland… Moment! (Аххх, Россия!.. Момент!) Олаф: Vladimir, we miss you. Lisa is missing you. Anna-Lisa is missing you. Ursula too. Share your feelings, please. (Владимр, нам тебя не хватает. Лиза скучает по тебе и Анна-Лиза тоже скучает. Урсула опять же. Поделись с нами своими чувствами.) Владимир (роясь в карманах своих камуфляжных штанов, достает какие-то бумажки, быстро проглядывает их, заученно тараторит): Україна чекає від Європи танки, снаряди, самолети, вертольоти, стрілецька зброяю Україна останній оплот цивілізованого світу, його останній рубіж, ми… Дама: Stop… sorry… stop, Vladimir…(Стоп!.. Извини... Стоп, Владимир!) Владимир: Не то? Пардоньте. Я щас (опять роется в своих бумажках) О, нашел. (Опять очень быстро) У боротьбі за права сексуальних меншин Україна пропонує провести у Києві Олімпіаду сексуальної різноманітності. Вільна боротьба, парне катання, художня гімнастика, ось це все... Олаф: Vladimir, mein freund… (Владимир, друг мой!) Дама (страшным шепотом): Stop it! Genocide, Vladimir. And speak English! For God’s sake! (Стоп! Геноцид, Владимир! И говори уже по-английски, ради бога!) Владимир: Ой. Звыняйте, панове. Ага. (Находит соответствующую бумажку) Russia is responsible for the genocide of Ukrainians. For centuries we have been victims of Moscow. We were killed and tortured, we were… (Россия виновна в геноциде украинцев. Веками мы были жертвой Москвы. Нас пытали и убивали, нас...) Дама (машет на него рукой, он резко замолкает): That’s very well. Vladimir will say it in the conference. But we want you, personally you, dear Olaf, to support him. The ghosts of historical guilt shouldn’t disturb you. Today new democratic Germany must accuse Russia of a genocide. Are you ready? (Очень хорошо. Владимир скажет это на конференции. Но мы хотим, что бы вы, именно вы, дорогой Олаф, поддержали его. Призраки исторической вины не должны вас беспокоить. Сегодня новая демократическая Германия должна обвинить Россию в геноциде. Вы готовы?) Олаф (помявшись): Ah, so… Well… (прочищает горло) We, Germans, blame Russians for a genocide of Ukrainians… (Ах, ну... Это... Мы, немцы, обвиняем русских в геноциде...) Дама: Very well. Don’t forget to repeat it at the conference. We will make some decisions… Genocide is the best formula. (Очень хорошо. Не забудь так сказать на конференции. Мы там примем кое-какие решения. Геноцид – это лучшая формула). Мужчина из кружка, окружающего даму: European Parliament will fully support the idea. (Европейский парламент полностью поддержит эту идею) Девушка: Left parties will support… (Левые партии одобрят...) Genocide, genocide – шумит по залу. Слово понравилось, к даме теснятся люди с бокалами, чокаются с ней и друг с другом. А в это время освещается левая половина сцены.
Действие второе Военный следователь (диктует): Громова Ульяна Матвеевна, дата рождения 3 января 1924 года, полных девятнадцать лет, жительница Краснодона, опознана матерью Громовой Матреной Савельевной. На теле следы многочисленных пыток, ожоги, ушибы. На спине вырезана пятиконечная звезда, грудь отрезана, многочисленные переломы… Смерть наступила в результате падения в шурф в ночь с 15 на 16 января 1943 года… Мужчина: Володичка… Володичка мой… Что они с тобой…. Володичка… Военный (негромко): Подтверждаете личность? Мужчина: Подтверждаю. Военный: Осьмухин Владимир Андреевич, дата рождения 1 января 1925 года. Полных лет на момент смерти восемнадцать. Опознан отцом Осьмухиным Андреем Ивановичем. На теле следы многочисленных пыток, ушибов, ожогов, кровоизлияний. Кисть правой руки отрублена, правый глаз выколот, тыльная часть черепа раздроблена…
Третье действие Ульяна: … Клянуся небом я и адом, Земной святыней и тобой, Клянусь твоим последним взглядом, Твоею первою слезой, Незлобных уст твоих дыханьем,
Клянусь блаженством и сраданьем, Клянусь любовию моей… Володя Осьмухин: Ой не могу больше, академия наук, а я при ней дворником… Любка: Электриком, Володя! Володя: Хватит стихов, интеллигенция недобитая. (напевает на мотив «Когда б имел златые горы»): Клянусь я пе-ервым днем творенья, Клянусь его-о последним днем… Любка: Клянусь позо-ором преступленья и вечной пра-авды торжеством. Голос Военного: Шевцова Любовь Григорьевна. Дата рождения 8 сентября 1924 года. Опознана отцом Шевцовым Григорием Ильичом. На момент смерти полных 18 лет. На теле следы избиений, пыток, ожогов, пулевых ранений. Расстреляна 8 февраля 1943 года... Ульяна: Вы ничего не понимаете. Демона вот тоже никто не понимал. Олег Кошевой: Я прям вижу, как Уля в летную школу поступит, выучится. Полетит она на истребителе, вся такая важная, а рядом тучка проплывает, а из тучки --Демон. И такой – «ку-ку, барышня, можно с вами познакомиться?» Голос Военного: Кошевой Олег Васильевич. Дата рождения 8 февраля 1926 года. Опознан матерью Кошевой Еленой Николаевной. Полных лет на момент смерти шестнадцать. На теле следы пыток, ожогов, пулевых ранений. Расстрелян в парке города Ровеньки в январе 1943 года… Ваня: Между прочим, Лермонтов поэзию понимал очень интересно. У него такая образность, что и Маяковский мог бы одолжиться… Его недооценивают, мне кажется... И скучно и грустно, и некому руку подать в минуту душевной невзгоды, Желанья, что толку напрасно и вечно желать, А годы проходят, все лучшие годы Любить – но кого же?... Голос Военного: Земнухов Иван Александрович. Дата рождения 8 сентября 1923 года. Опознан сестрой Ниной Земнуховой. На теле следы пыток, избиений, ожогов, перелом левой ноги, перелом левой руки. Смерть наступила в результате падения в шурф 16 января 1943 года. Полных лет на момент смерти восемнадцать. Люба: Профессор жалеет нас, ребята. Он перестал мучать нас своими стихами, вы заметили? Лермонтов – это прогресс. Володька: Это он перед вами, девчонки, выпендривается. Люба: Это он перед Улей. Перед Улей всей выпендриваются. Такая красота, что просто жуть берет. Володя: Ой, боюсь, не могу. Уля: Да бросьте вы. Люба: А смотрите, Олежка маленький весь красный сидит. Олежка, а, Олежка, признайся, влюбился в Улю?
Сережка: Шестнадцать лет. Где моя молодость, а? Володькя: Где моя свежесть?
Четвертое действие Мимо дома бредут к переправе беженцы. Расталкивая их, прибегает Сережка Тюленин, забрызганный грязью с головы до ног, в порванной окровавленной рубашке. В руках у него старенькая мосинка. Он перемахивает через плетень, бежит к хате. Сережка: Маманя! Можно мне попить? Здорово, ребзя! Мать Тюленина: Господи, куда ты несешься як скаженный? Это что у тебя? Ружье? Брось ты его, ума лишился, что ли? Куда ты в хату с грязными ногами... Голос Военного: Тюленин Сергей Гаврилович. Родился 12 августа 1925 года. Опознан матерью Тюлениной Александрой Васильевной. На теле следы избиений и пыток. Пальцы на руках переломаны, ногти вырваны. На момент смерти полных семнадцать лет... Ульяна: Это перегруппировка, наверное… Правда, ребят, это же просто перегруппировка? Володька: Ага, как же. Перегруппировка… Ваня: Отступление это, чего уж там… Назовем уже вещи своими именами... Любка: Чего, драпаете, бойцы? Бросаете нас? Молодцы, чего?! Пускай девки за вас тут сражаются. Да вот еще у нас Олежек-малолетка, школу заканчивает. Ничего мы повоюем. А вы шагайте, шагайте, а то вот фриц сейчас нагонит, он вам задаст! Боец (к Уле): Красавица, дай водички. Боец: Извините, можно я вас поцелую?. Нет-нет, не говорите ничего, я все понял… Я не буду… Я просто посмотрю на вас... Такая красота как глоток воды в жару. Я просто... Уля (смущенно): Ну, как, вы насмотрелись? Боец: Спасибо вам. (Возвращает ей кружку). Боец: А ну, чего носы повесили, давай запевай! (Напевает) Солдатушки бравы ребятушки, а кто ваши жены?.. Ульяна: А что же теперь будет, ребята?
Действие пятое Сережка: Я вам сейчас расскажу, что будет. Я тут на фронте побывал, и между прочим, не просто окопы там копал. Смотрите, сейчас… Люба: Это они переправу бомбят, сволочи. Там же женщины, старики, там целый детский дом эвакуируется. Ваня: Эти бойцы, которые только что прошли, все израненные, они сейчас переправу защищают. А я с вами тут сижу! По состоянию здоровья, видите ли! Идиоты у нас в военкомате сидят. Нет, хуже, вредители! Олег: Надо что-то делать. Сережка: Слушайте сюда... Мать Тюленина: Да что вы делаете, ироды! Да у меня же дети, куда ж мы теперь!. Адьютант: Zwei Zimmer, Herr Oberst. Ein großes Wohnzimmer und ein kleines Schlafzimmer. Und auch die Küche. Genug Licht, aber keine Annehmlichkeiten… (Две комнаты, господин полковник. Большая гостиная и маленькая спальня. И еще кухня. Достаточно светло, но никаких удобств...) Полковник (ласково, устало): Doch, doch… Gute Arbeit mein Junge… (Ну-ну... Хорошая работа, мой мальчик) Полковник (пошире растворяет окно, выглядывает в сад): Ah, wie hübsch! Schau, Peter, es ist ein Kirschgarten…Wie Anton Tschechow… (Ах, как мило! Посмотри, Петер, это же вишневый сад... Как у Антона Чехова... )... Вишнйовы Зад…
Действие шестое Шура: Vielen dank, Herr Lieutenant. Ich freue mich, Ihnen zu dienen. Ich Heise Alexander. Alex… Nur Alex… Vielen dank... (Большое спасибо, господин лейтенант. Рад вам служить. Меня зовут Александр. Алекс... Просто Алекс... Большое спасибо) Шура: Александра Васильевна, там полы им помыть надо. Я уже и воды натаскал. Немцы, видите ли… Чистоту любят до ужаса… Шура: Угощайтесь, девчонки (протягивает им шоколад). Не хотите? Ну, как хотите. Немецкое качество. Я маме отдам. Чего вы смурные такие? Олег: А ты чего им задницу лижешь, Шурка? Шура: Хочу и лижу. Или лизаю? Как правильно?.. Вы тут эту агитацию не разводите промеж меня, я, ребят, агитированный. Только вот сегодня в поле вышел — враз разагитировался. Там мотоциклов таких – до горизонта. Дальше – танки, целая армия. Истребители, бомбардировщики, все небо закрыто. Знаете такое выражение – закрыть небо? Немцы его нам закрыли и похоже навсегда… Это, ребят… Вы не представляете, какая это мощь… Какая техника... Как они там говорят… Neue Ordnung… Новый мировой порядок… Это же не просто в армии порядок, это же во всем, в любой мелочи. Это совершенство, это восторг. Вот шоколад этот – да я вкуснее в жизни не пробовал. Смотрите, какую авторучку мне подарили? Вы видели такое хоть когда-нибудь?.. Это же невероятно просто… Пришел к нам мировой порядок в наш бардак наконец-то, и я очень этому рад. Ауф видерзеен, родные мои! Ульяна: Он с ума сошел, что ли? Олег: Он мне на контрольных по немецкому всегда списывать давал. Володя: Я его вечером подстерегу, всю морду разобью. «Алекзандер», мать его! Люба: Дураки вы все малолетние. А Алекзандер, между прочим, совершенно прав. Ну что, в самом деле. Вы наших бойцов видели? Это же без слез не взглянешь – оборванные какие-то, перемотанные, бинты в грязи, сапоги каши просят. А немцы все чистенькие, стройные, форма аж блестит. Шура прав на все сто. Покедова, школота! Ваня: Поразительный оборот событий, конечно. И что же, друзья мои, нам со всем этим делать?
Действие седьмое Игнатий: А вы чего это хулиганничаете? Нечего вам на крыше делать. Олег: Дядя Игнатий, мы немецкий флаг хотим на школу повесить. Нам директор сказала место присмотреть. Игнатий: Флаг немецкий? А ну давайте я вас обсмотрю маленечко. У нас тут новый порядок, это чтобы не бузили, значит. Игнатий: И быстренько тут. А то меня херр бургомайстер уволит из-за вас… Вот тут советский флаг был, я его снял, так вот сюда же можно будет и немецкий… И чтоб не курили. Ульяна: Мы быстренько. Игнатий: Ну-ну. Хайль Гитлер, значится. (Спускается по лесенке вниз). Ваня: Я все-таки никак привыкнуть не могу. Этот сторож, я его с детства помню, однажды я галошу зимой потерял, так он мне чьи-то забытые дал, они правда, больше были, но… Володя: А мне он подзатыльник однажды дал. Олег: Ерунда такая подзатыльник. Ульяна: Как он может на них работать?! Ну не ради же денег. Может, в нем какая-то злость накопилась, обида на нас на всех? Может, это мы сами виноваты, что люди идут работать на немцев. Это значит, мы, может быть, не заботились о них, не любили их. И теперь они нам мстят просто. А надо было быть к ним добрее… Не знаю... Сережка: Хватит интеллигентщину разводить. «Не ради денег», е-мое. Ради денег, Ульяна. Ради власти. Ради зубов. Ульяна: Что? Каких зубов? Сережка: Наших полицаев заставляют людей расстреливать. А за каждый расстрел платят, только не деньгами. Они могут себе одежду взять с казненных. Ну, часы, деньги, ювелирку немцы себе берут, конечно. Но некоторые полицаи плоскогубцами золотые коронки у мертвецов выдирают и потом продают. Ульяна: Скажешь тоже! Чушь какая! Ваня: Это все, как говорится, легенды и мифы Древней Греции… Олег: Смотрите, ребят, раненых из больницы выводят. Володя: Чего они делать-то будут? Ульяна: Их куда-то увезти обещали. Немцам здание больницы нужно, а больных и раненых они обещали увезти. Сережка: Ага. Держи карман шире. Олег: Нет, смотрите, вон, вроде бы, грузовик. Их посадят и увезут. Ваня: А зачем их тогда через парк ведут? Сережка: Ну вот и все. Приехали. Их расстреливать будут. Ульяна: Этого не может быть. Там же не только раненые солдаты, там обычные больные, они же мирные жители. Это ерунда какая-то. Не может быть. Володя: Ну ты посмотри. Ты видишь, что они делают? Ваня: И смотрите, яму заранее выкопали. Огромная такая. Олег: С них, правда, одежду снимают. Сережка: Игнатий себе вещи возьмет, жена постирает, погладит, он завтра на рынке продаст. Отличная коммерция, я вам доложу. Да еще золотые зубы... Ульяна (отвернувшись): Я не могу… Почему они не стреляют?.. Ульяна: Что там, ребята? Что они делают? Олег: Они их живыми закапывают... Уля, смотри! Они их живыми в землю закапывают. Ульяна: Это… Это сон какой-то… Этого не может быть… Сережка: Сволочи, суки! Олег: Серега! Стой! Ульяна: Где там Сережка? Ваня: Очень импульсивный наш Сергей... Володя: Заткнись, профессор! Олег: Вы посмотрите, как много людей вокруг собралось. Пол-Краснодона, мне кажется. Неужели нельзя что-то сделать? Ульяна: Немцы же стреляют. У наших ни у кого оружия нет Володя: У Сережки есть, кстати. Ваня: Они оцепление выставили, что тут сделаешь?
Ульяна: Я думала, немцы культурная нация… Не могут же одни люди так с другими людьми поступать… Ведь так просто не бывает… Ваня: Мы для них не люди. Володя: Значит, и они для нас тоже. Ульяна: Но мы не можем быть как они. Володя: Тогда мы бесславно сдохнем. А кто не сдохнет – станет их рабами. Хорошо будет, Улечка? Сережка: Я это… ффу-у… все кругом обежал… там мышь не проскочит… Просто отлично они оцепления делают. Действительно, новый порядок… Им ничем уже не помочь, этим людям. Остается только надеяться, что они быстро задохнулись… А вы тут философствованием занимаетесь?.. Я не хочу ничьих чувств нежных задевать, но лично мне кажется, что этих псов надо попросту убивать. Я не успел рассказать… Я когда на трудовом фронте был, мне надоело окопы копать, я на передовую пробрался. Снял там мосинку с погибшего бойца и прекрасно успел повоевать. Двух фрицев убил, на минуточку. С боевым почином, так сказать… Ульяна: Вы не представляете, что говорите, ребята. Олег (возвращаясь к ним): Они все правильно говорят, Уля. Я сейчас стоял, смотрел… Вы знаете, что в этом самое страшное? То, что люди в городе начинают ко всему этому привыкать. Им уже начинает казаться, что так и надо. Что можно ни в чем не повинных людей пытать, мучать, казнить. Что можно предавать свою страну и хаять то, что вчера сам прославлял. Что можно изменять, подличать, родную мать продавать. Вот что самое страшное. Не сами немцы, а та мерзость, которую они с собой притащили. И все готовы с этим смириться. Как будто так всегда и было. Но это они как хотят, а нам, я думаю, смиряться не надо. Кто-то должен показать, что предавать нельзя, что есть добро и есть зло и есть еще нормальные люди и есть правда… Володя: Это конечно красиво все очень сказано, но я соглашусь с Серегой. Их надо убивать. И все. И точка. Олег: Мы их обязательно будем убивать. Но Ульяна права. Мы будем стараться приносить пользу, а не просто так кровь проливать. Мы действительно не такие как они и никогда такими не будем. Сережка: Ох, пошла интеллигентщина… Ваня: Нет-нет-нет, вы обратите внимание... Олег, он очень тонкую мысль проводит, невзирая на свой нежный возраст. Мы должны сделать что-то хорошее для людей, но в зверских обстоятельствах войны действовать тоже нужно соответствующе… Володя: Хватит уже, профессор! Ульяна: Ребята, хватит трепаться. Пошли ко мне, я маме скажу, что мы к спектаклю готовимся. Олег: К какому спектаклю?
Акт II Действие первое Дама: We should attune our positions before his address on the weapons for Ukraine. Otherwise we will look… well… (Перед его обращением насчет оружия Украине нам надо согласовать свои позиции... Иначе мы будем выглядеть... ну... Джентльмен: Not so united as we need to look… (Не такими едиными, как мы должны выглядеть) Дама: Exactly. (Точно) Джентльмен (повышая голос): We are absolutely impatient to hear our dearest friend from Ukraine. (Мы жаждем услышать нашего дорогого друга с Украины.) Дама: Vladimir, my friend! (Владимир, друг мой!) Джентльмен: It’s not Vladimir... Valery! Could you please share with us your ideas on future of democracy? (Это не Владимир... Валерий! Не могли бы вы поделиться с нами своими мыслями относительно будущего демократии?) Валерий: Дамы и господа! В то время, как мы наслаждаемся изысканными деликатесами, солдаты Украины изнемогают в окопах, отражая атаки русских тоталитаристов… Дама: Excuse me! (Извините!) Джентльмен: It’s fine. I’ll translate. He doesn’t speak English. (Все хорошо. Я переведу. Он не говорит по-английски.) Дама: Why doesn’t he speak Ukrainian? (А почему он не говорит по-украински?) Джентльмен: He doesn’t speak Ukrainian. (Он не умеет говорить по-украински) Дама: How is it possible? He is from Ukraine. It’s crazy. Where is Vladimir? (Как это возможно? Он же с Украины. Это безумие. И где Владимир?) Мужчина: Владимир всё. Владимира больше нет. Я теперь вместо него. Я продолжу… значит, атаки… Да… Украина истекает кровью, в свете чего ей немедленно требуется пятьсот танков, шестьсот бронемашин пехоты, триста истребителей. Необходимо напомнить также, что расход 155миллиметровых снарядов составляет двадцать тысяч в день, что требует постоянного пополнения запасов, чего мы и ждем от наших западных союзников. С этим вооружением мы сможем наносить удары по Крыму и российскому тылу, чтобы русские почувствовали на себе , что значит бросить вызов мировой демократии…
Действие второе Раненый: Пить… Пить дайте… Не могу… Пожилой пленный: Ничего нет, браток. Другой пленный: Потерпи. Молодой пленный: Я в углу ямку выкопал, там земля промерзла, сейчас мы надышим, она оттает, можно будет немножко воды из лужицы зачерпнуть. Подожди немного. Пожилой пленный: Куда ты ломанулся-то, браток? Кто ж так сбегает? Раненый: Их там трое всего... конвоиров… Я думал, проскочу… Молодой: А вот нам бы дверь высадить и всем вместе на них навалиться… А? Пожилой: Ага, а автоматы у них для красоты? Полоснут очередями и амба. Другой пленный: Попозже, под утро они устанут, может, тогда на прорыв пойдем? Пожилой: Дверь дубовая, как ты ее высадишь? Раненый: Не надо, братцы… Они теперь настороже… Это я виноват, конечно, что один ломанулся… Только разозлил их… Вы простите меня... Пожилой: Да ладно ерунду-то. Все нормально будет. Раненый (настойчиво): Простите меня. Пожалуйста… Молодой: Я немножко воды тут в лужице зачерпнул, пустите меня… Пей, браток, хорош прощения просить… Пей… Ты что?.. Эй, брат!.. Он дышит вообще? Пожилой пленный: Царствие небесное рабу божию, новопреставленному воину Дмитрию, ныне и присно и во веки веков, аминь… Пленные: Откройте! Человек умер! Дайте нам хоть похоронить его, ироды! Конвоиры: Halt die Klappe! Scheisse! Ruhig! Олег: Ого, как тут громко у них. Я думал, все спят. Володя: Гляди, трое солдат всего. Ваня: И автоматы у всех. Олег: Это значит, не пригодится сережина мосинка. Их надо будет тихо убирать. Ваня: А как же это?
Олег: Володь, ты один стрелять умеешь. Ты будешь с мосинкой здесь сидеть, нас подстраховывать. Они по одному ходят вокруг барака, мы с Ваней возьмем двух первых, а потом я попытаюсь еще третьего, а ты, если увидишь, что у меня не получается, тогда стреляй, ладно? Володя: Ладно. Олег: Только не раньше. Значит, сначала я делаю первого, потом Ваня второго, а потом я третьего. Ваня: Ребят, я все сделаю, я уверен, но… Я же никогда не пробовал… Ножом, значит, это… по человеку. Володя: Ты постарайся со спины подойти, левой рукой ему голову запрокинь, а правой ткни ножом прямо под кадыком, там ямка такая. Ваня: Легко говорить. Олег: Ты просто не думай, Профессор. У тебя воображение слишком богатое, а ты его отключи. Просто смотри на меня и делай как я. Пожилой заключенный: Это как посмотреть… а может, ему еще повезло Митеньке-то. Отмучился раб божий и все, отлетела в рай душенька. А нам сколько еще мучиться?
Другой пленный: Я слышал, они не кормят там в лагерях. Молодой: Да ну, ерунда, не может быть.
Молодой пленный: Правда, что ли? Пленный: Стреляют… Мальчишки какие-то… С ума сойти… Малолетки... Олег: Товарищи! Выбирайтесь отсюда, бегите! Давайте, я вам покажу, мы местные… Вам надо будет отсюда к реке пробраться и берегом вправо, к югу идти, а потом перебираться на другой берег, там подальше можно будет через линию фронта попробовать перейти… Бегите… у вас несколько часов в запасе... Пленные: Ну вы даете, пацаны!.. Спасибо, ребята, бегите теперь… Бегите, давайте... Олег: Вань, ты чего?
Олег: Затягивайся посильнее… Сейчас пройдет… Ваня: Я не курю… (Кашляет) Олег: Сейчас пройдет… Не смотри на них… Пускай вытошнит, легче станет… Уже все, все… Затягивайся.
Действие третье Ваня: Мам, пап, это мои друзья… Олег, Володя... Мама: Садитесь, покушайте. Олег: Спасибо, извините, я побежал. Всего вам доброго. (Уходит). Володя: Я хлебушка только прихвачу и тоже… этого… Мама Вани: Садитесь, садитесь… Папа: Налей чаю молодому человеку. Ваня: Мам, мне в школу надо зайти. Можно мне рубашку белую? Мама: Ешь, потом поговорим… Вы, Володя, тоже в институт планируете поступать?
Мама: Вы подумайте... Володя: Я еще и слесарь, представляете?
Папа: Работа на производстве хорошая карьера для молодого человека. И родителям вашим большая помощь, конечно. Это вот Иван все за какими-то сложными перспективами гоняется вместо того, чтобы работать. Ваня: Ну, пап. Володя: Ну, я пошел. Извините, если что. Папа: Иван, нам надо серьезно поговорить. Мы, на самом деле, все знаем… И где ты был этой ночью и что делал… Но нам необходимо услышать тебя… Ну, что ты молчишь? Ваня: Я… ну…это... у нас масла нет сливочного?
Ваня: Пап, я… ничего особенного, ей-богу… что вы в самом деле? Папа: Я все знаю. Ваня: Ну хватит пытать-то меня, чего вы?
Ваня: Что? Папа: И пил, бесстыдник! И я боюсь представить, что вы там еще вытворяли?!
Ваня: Фу ты, елки-палки, как же вы меня перепугали… Я это… Я ничего такого… Я не пил… Честное комсомольское. Мама: Что дальше-то будет?! (выходит из кухни). Ваня: Пап, ты… Папа: Ты до чего мать довел? Постыдился бы, Иван! Ваня: Я одну сигарету только… Ваня (надевая рубашку и повязывая галстук): Мам, пап, я больше не буду. Я не пил вообще, мы, правда, погуляли с ребятами и я одну сигарету только попробовал. Кашлял потом ужасно. Даже тошнило от нее, правда. Вот, рубашку запачкал. Больше никогда, обещаю и торжественно клянусь. Простите меня, пожалуйста. Мама: Ты обещаешь больше так не делать? Ваня (обнимает ее и целует): Никогда, мамусик! Я побежал!
Действие четвертое Директор: Дети, как же мне приятно вас видеть. Нет, по-настоящему, конечно, вы уже взрослые девушки и молодые люди, но мне очень приятно к вам так обращаться, потому что все мои выпускники для меня мои дети. И просто прекрасно, что вы в первых, так сказать, рядах пришли сюда, чтобы мы с вами строили новое прекрасное будущее для нашей страны как части великого Третьего рейха. Ненавистные русские войска практически разгромлены, они отступили далеко за Волгу. Сталинград взят доблестной армией третьего рейха, Москва взята тоже, правительство коммунистов бежало далеко в Сибирь, за Урал. В связи с чем хотелось бы с вами обсудить новые направления нашей работы, потому что работа с молодежью – это самое важное, что… Полковник: Setzen Sie sich bitte. Guten tag, Junge Leute. Шура: Здравствуйте! Садитесь, пожалуйста. Полковник: Ich freue mich, die Jugend von Krasnodon zu begrüßen, die hierher gekommen ist, um am großen Aufbau des Deutschen Reiches teilzunehmen, der heute unter der Führung von Adolf Hitler durchgeführt wird. Das deutsche Volk war nie der Feind des russischen Volkes. Wir haben euch immer Demokratie, Aufklärung, Zivilisation und Frieden gebracht. Wir werden zusammenarbeiten, das ist unsere Stärke. Alles Gute, meine Freunde! Шура: Господин полковник рад приветствовать молодежь Краснодона, которая пришла сюда, чтобы участвовать в великом строительстве германского рейха, которое осуществляется сегодня под руководством Адольфа Гитлера. Никогда немецкий народ не был врагом русских народностей. Мы всегда несли вам демократию, просвещение, цивилизацию и мир. И вот… теперь вот… принесли навсегда. Будем работать вместе, в этом наша сила. Господин полковник желает вам всех благ. Директор (аплодируя): Спасибо, огромное спасибо за поддержку. Директор (подвигая ему стул): Господин бургомистр, мы так рады. Бургомистр: Здрастуйте, молоді люди. Не треба, ні. Я постою. Хотілося б звиняти… зайняти минуту… нет… час… нет… Олег: Хвилину, херр бургомайстер! Бургомистр: Дякую, ага! Хвилину звиняти… зайнати… Тьфу ты. Я пока… поки... не могу… не можу… Ладно, в общем так. Поставлена нам задача, товарищи… тьфу ты… друзья, поставлена задача переходить нам всем на исконный наш украинский язык и в срочном порядке его осваивать. Потому что Украина, она понад усе… Что мы были под большевиками? Оккупированная страна, ужасти! Спасибо немецким товарищам… тьфу ты, спасибо немцам, в общем. Они пришли, освободили нас от векового ига, прогнали москалей за Урал. Свобода наконец-то… значит, и указивка такая из Берлина дошла, чтобы всем говорить по-украински и молодежь в этом плане, она наш типа авангард… Ваня (поднимая руку): Можно спросить, господин бургомистр? Бургомистр: Будь ласка. Ваня: Мы с друзьями хотели бы открыть клуб для проведения досуга новой прогрессивной молодежи, которая хочет строить третий Рейх. Мы были бы рады видеть там наших немецких друзей, чтобы в непринужденной обстановке укреплялась дружба наших народов. Мы умеем и петь, и танцевать, и много раз ставили спектакли… Бургомистр: Отлично! Прекрасная идея! Девушки, танцы, обязательно. Наши родные украинские песни… писни… Ну, в общем… Акробатика… Да, веселые сценки, комедии, это вот все… Как еще эта украинская пьеса такая смешная есть? Не помню как называется… Вы ее возьмите и сыграйте на мове – обязательно на мове… Ну, молодцы, старайтесь, не вставайте, молодцы… Ульяна (очень серьезно): Как хорошо господин Проценко по-украински говорит. Директор: Просто изумительно, да? Олег: Не изумительно. Дивовижно!
Действие пятое Уля: Ребят, неужели немцы Москву уже взяли? Володя: Директриса соврет, недорого возьмет, она мне неуд по поведению поставила, сказала, что я кошку с крыши скинул, а это не я. Олег: Я не думаю, что Москва уже пала. Это вообще во всех новостях было бы. Ваня: Так в их новостях Красную армию уже сто раз разгромили. Москву взяли, большевики бежали в тайгу, их там съели медведи... Володя: Если все бежали, с кем же фрицы воюют до сих пор? Вы видели, сколько техники на восток прет, к Сталинграду? Уля: Ужас в том, что настоящих новостей у нас нет. Эти радиооточки, они что несут?
Уля: Никто ничего не знает. Сидим, гадаем как бабки на картах, все радиоприемники конфисковали, газеты врут. Мы как в тюрьме. Уля: Нет, вы только гляньте. Немецкие офицеры: Das sind deine Freunde, Fräulein? .. Laden Sie uns zum Kaffee ein!.. Geh nicht, Luba! (Это ваши друзья, фройляйн?.. Пригласите нас на кофе!... Не уходи, Люба!) Люба (мило улыбаясь, выталкивает их за дверь): Каффе нихт! Какой еще вам кофе?! Сами все разграбили, теперь им кофе подавай! Все-все-все… Данке зер, геноссен! Проваливайте отсюда, майне фройнде! Филен данк! Люба: Картина Репина «Не ждали»... Не понимаю, где аплодисменты? Где цветы и овации? Ах, да… Володя: Ты знаешь чего, ты иди на хер отсюда. Люба: Ах, как это грубо. Сережа: У нас тут с немецкими подстилками разговор короткий… Люба (устав кривляться, серьезно): Вот какие же вы дети все… Такие маленькие дураки… Чего вы тут принципиальность свою демонстрируете? Вы на войне. На войне воюют, детки, а не принципиальность демонстрируют. На войне надо врать как не в себя, притворяться, играть. А таких принципиальных, как вы, тут быстро к стенке ставят. Олег: Ребят, вы правда, не торопитесь. Люба, не злись, объясни нам. Люба (протягивая ему свой чемоданчик): Открывай, балда. Мать Ульяны: Вы чего так расшумелись?.. А, Любушка приехала? Здравствуй, милая. Ульяна: Мам, мы спектакль в клубе будем ставить! Мать Ульяны: А Люба в главной роли, конечно? Люба (устало): А я завсегда в главной роли, теть Матрена.
Действие шестое Голос Левитана (он прерывается помехами, постоянно уплывает, но ребята находят волну вновь): В течение 30 октября наши войска вели бои с противником в районе Сталинграда, северо-восточнее Туапсе и в районе Нальчика. На других участках никаких изменений не произошло. Нашими кораблями в Балтийском море потоплено два немецких транспорта общим водоизмещением в 20.000 тонн. За 29 октября нашей авиацией на различных участках фронта уничтожено 40 автомашин с войсками и грузами, взорван склад горючего, разбито 3 железнодорожных состава, рассеяно и частью уничтожено до двух рот пехоты противника. В районе Сталинграда наши войска отбивали атаки гитлеровцев. В течение дня уничтожено свыше 1.100 солдат и офицеров противника, подбито и сожжено 8 танков, подавлен огонь 6 миномётных и 8 артиллерийских батарей. В воздушных боях и огнём зенитной артиллерии сбито 18 немецких самолётов. Заместитель политрука товарищ Плешков огнём из противотанкового ружья сбил 2 немецких самолёта. Один самолёт противника сбил также младший лейтенант товарищ Потренко. Младший лейтенант товарищ Калинин из противотанкового ружья подбил тяжёлый немецкий танк. Это уже пятый по счёту немецкий танк, уничтоженный лейтенантом. Сережа: Ай-да младший лейтенант Калинин! Пятый танк подбил как нечего делать! Ваня: То есть Сталинград фрицы еще не взяли. Люба: Здрасьте, конечно!
Люба: Москву?!.. Тю!.. Олег: Смотрите, это все надо срочно людям рассказывать. Володя, что у нас там с типографией?
Олег: Люба, спасибо тебе большое. Можно мы приемник себе оставим? Мы очень хорошо его спрячем, никто не найдет. Мы заявления Информбюро прям будет распечатывать и людям раздавать, пусть знают, что на самом деле на фронте происходит. А то правильно Уля говорит – мы тут как в тюрьме. Люба: Ладно, пока, школота. Я вам приемник оставлю и вот этот еще чемодан, вы все спрячьте, чтоб вообще никто не знал. Пойду я. Ульяна: Куда ты так поздно, Любушка?
Уля: Но главная роль за тобой!
Олег: Ты прости нас, пожалуйста. Люба: Да ну, ерунда. Только вы, правда, ребят… Ну будьте как-то похитрее все-таки… Вы бегаете друг к другу среди бела дня, не шифруетесь вообще, слежки за собой в жизнь не заметите, вы как дети прямо… Ну нельзя же так. Вас же любой прохожий фрицам сдаст, если захочет. Эти же люди вокруг вас, ваши соседи, друзья, одноклассники, они же теперь мутные все. .. Кто здесь за нас, кто за немцев, нипочем не угадаешь. Надо осторожнее, дети мои. Ваня: Можно подумать, ты такая прям взрослая. Люба: Повзрослей тебя, малышок!
Действие седьмое Уля: О, Сережа! Неужели это сапоги херра полковника? Тебя повысили в звании? Сережа: Я теперь обер-гаупт-фон-чистильщик, Улечка! Ты посмотри, как блестят! Зеркало! Поглядись только!
Сережа (тихо): Ты посмотри, сколько я из его мотоцикла бензина насосал. Уля: Пошляк ты, Сережка. Этого нам хватит?
Уля: Где ж я еще бутыль возьму?
Сережа (тихо напевает): Смело мы в бой пойдем за власть Советов и как один умрем в борьбе за это… Уля: Тише! Ты что?!
Действие восьмое Отец: Донечка, помоги мне сапоги снять. Устал я… Отец: Вот умница… А чего это от тебя самогоном пахнет?
Отец: В банку, господи ты боже мой. Из-под огурцов, что ли?
Отец: Да ладно, ладно. Будет у нас и водка и закуска в одной банке. Ничего… Ох, спину разломило как… Уля: Давай я тебе поясницу разотру. Отец: Не, я уж лучше внутрь приму… Куда ты? Уля: Так репетиция у нас… Отец: Улечка, я работать люблю, но спина у меня совсем уже не того… Ты бы, донечка, нашла бы себе работу какую… очень тяжело нам с мамой… Денег совсем нет… Уля: Пап, ну что, мне на немцев работать?! Да в жизни не стану! Отец: Почему на немцев? На нас работать. Мы столько лет тебя кормили-поили-одевали. Я без упрека, это что ж, это все так… Но теперь пора и тебе о нас позаботиться… Уля: Слушай… Мы вот спектакль сделаем и тогда… Нет, не могу... Пап, я не могу на них работать! Меня от них тошнит! Чего они влезли в мой город, ходят тут как у себя дома, ржут еще чего-то. Они же не люди, пап, они твари, хуже животных. Они людей пытают, живьем в землю закапывают. Отец: Донечка, но их же очень мало. Ты работать пойдешь, ты их даже не увидишь. Везде же наши люди работают. На прежних своих должностях... Многих даже повысили... И в школе вашей, и в больничке, и в шахтах, – все те же люди... Я понимаю, тебе по молодости это тяжело. Но ты поверь мне, я человек старый, я вижу, немцы надолго пришли. Навсегда, может быть. И все уже с этим смирились как-то… Уля: Нет, не все. Невозможно с этим смириться. Слушай, мне надо…
Действие девятое Мать: Ты посмотри, я лайковые перчатки нашла, еще дореволюционные, это от соседа остались, он во время гражданской куда-то сбежал, то ли в Париж, то ли в Америку. Примерь-ка! Олег натягивает перчатки, пытается эффектно покрутиться перед зеркалом. Мать: Отлично ты выглядишь, Олежка. Все девчонки твои будут. Олег: Ох, мама. Девчонки мной не интересуются. Мать: Да брось. Олег: Девчонки Сережкой интересуются, знаешь, как он чечетку бьет? Ваней интересуются, Ваня стихи пишет. Мать: Хорошие?
Мать: Глупый ты, Олежка. Глупый и симпатичный. Олег: Ну и пожалуйста. А ты умная и симпатичная. Почему ты к нам в клуб не ходишь?
Олег: Тебе не нравится, что я перед немцами выступаю? Мать: Мне… Мне кажется… Я не знаю, как сказать… Я такой сон плохой вчера видела. Олег: Ахти мне, матушки, плохой сон! Ты бабка темная, чтобы в сны верить? Мать: Да это глупости конечно… Но ты же видишь, что у нас в городе творится… Олег: А что у нас творится?
Мать: Это все как-то связано с вашим клубом?
Мать: Слушай, ты мне никогда не лгал. Олег: Ну да. Мать: Так скажи мне честно, что у вас творится? Олег: У нас? У нас вчера генеральная репетиция была и у меня просто ужасно все получалось. Я все свои реплики позабыл. А сегодня уже премьера, зрители соберутся и меня просто трясет от ужаса. И конечно, я пытался тебе это не показывать, потому что мне неловко, что я волнуюсь из-за такой ерунды. Мать: Правда?
Мать: Правда-правда?
Олег (обнимая ее): Вот ерунда какая. Чего ты себе напридумывала? Смотри. Я иду сейчас в клуб играть в спектакле и меня от этого форменным образом колбасит. Вот и все. Больше ничего нет. Не выдумывай. Просто пожелай мне удачи и хватит плакать уже, ты мне весь фрак промочила… Ну?.. Мне очень нужно, чтобы ты пожелала мне удачи. Мать (вытирая слезы, крестит его в воздухе): Господи, благослови тебя ныне и присно и вовеки веков... Олег (улыбаясь): Ну, мам, ну, ты что, ты же такая атеистка воинствующая!.. Мать (тихо, страстно): Матушка пресвятая богородица, защити его, спаси, сохрани его и помилуй... царица небесная, пожалей… матушка, спаси его!
Действие десятое Ваня: Люба! Где Люба?!… Меня расстреляют из-за вас, честное слово, куда вы все делись?.. Уля, ты видела Любу? Ульяна: Она не успевает. Ее номер надо сдвинуть. Ваня: Куда сдвинуть, вы уморите меня, право слово!.. (тихо) Куда вы бутылки спрятали? Ульяна: Под реквизитом. Никто не заметит. Ваня: Так. Значит, после Сережки ты идешь. Ульяна: Я! Я не могу. С ума ты сошел?! Ваня: Без разговоров! Что там у тебя? Нич яка мисячна? Надевай венок и давай. Ульяна: Да я не… Ваня: Давай-давай, вы все сорвете мне, ребята… Ваня: А сейчас перед вами выступит... Сережка: Где?
Действие одиннадцатое Володя: Да где же они наконец?!
Люба: Чего так долго?! Сережка: Сейчас-сейчас-сейчас. Володич, у тебя инструмент?
Люба: Подумаешь, какой важный.
Действие двенадцатое Ваня: Вам понравилось, я надеюсь? А теперь Олег Кошевой и наши ребята исполняют сценку из комедии Михайло Старицкого «За двумя зайцами». Кто-то. Здравствуйте, Свирид Петрович, а мы вас как раз вспоминали.. Голохвостов. А, добре-хорошо… Голохвостов (кое-кому подает руку, остальным кланяется свысока). Меня таки везде вспоминают: значит, моя персона в шике! Степан(в сторону). Как свинья в луже! Голохвостов (вынимает портсигар): Нет ли у кого иногда спички? Парубок. Вот у меня есть. (Зажигает.) А мне, Свирид Петрович, можно одну взять? Голохвостов. На! Может, угодно еще кому? Папиросы первый сорт! Кто-то. Давайте, давайте! (Закуривает.) Ничего себе! Голохвостый. Ничего! Понимаете вы, как свиньи в пельцинах! Это шик -- не папиросы! Немецкое качество! Экштейн номер пять! Каждая стоить пятьдесят копеек; значит, примером: затянулся ты, а уже пятидесяти копеек и нет…
Действие тринадцатое Уля: Ребят, давайте быстрее. Там Ваня рвет и мечет. Люба: Быстро не получится. Нам нужно сжечь списки всех, кого немцы хотят угнать в Германию. Но я тут днем была, типа, записаться на работу хотела. Я все рассмотрела. У них тут этих бумаг несколько шкафов. Мы не можем рисковать. Что-то сожжем, что-то останется. Нам надо по полу бумаги раскидать и поджечь все вообще. Пускай вся биржа горит синим пламенем. Володя: Лезьте давайте. Готово. Сережа: У кого фонарик? Люба: Уля, стой на шухере. Свистеть умеешь? Уля: Я закричу. Сережа: Вот так кричи: Ой-ой-ой, спасите., помогите! Уля: Очень смешно.
Действие четырнадцатое Парубок. А скажите-ка, будьте добреньки, хоть что-нибудь по-немецкому! Голохвостов. Шнеллер, шнеллер, швайне! Парубок: А что же это такое?
Парубок. А какое платье на вас, Свирид Петрович, -- чудо! Верно, дорогое? Голохвостов. Известно, не копеечное! Хвасонистой моды из загрянишного материала, да и шил, можно сказать, первый магазин. Вот вы думаете, что платье -- лишь бы что, а платье -- первое дело, потому что по платью всякого встречают. Степан(к остальным). А по уму провожают! Голохвостов (не обращая внимания). От возьмем, примером, бруки: трубою стоят как вылиты, чисто немецький хвасон! А чего-нибудь не додай, и уже хвизиномии не имеют! Или вот жилетка, -- сдается-кажется, пустяк, а хитрая штука: только чуть не угадай, и мода не та, уже и симпатии нету. Я уж не говорю про пиньжак, потому что пиньжак -- это первая хворма: как только хвормы нету, так и никоторого шику! А от даже шляпа, на что уже шляпа, а как она, значит, при голове, так на тебе и парад! Кто-то. Хорошо в этом разбирается, ничего не скажешь! Парубок. А материя какая! Рябая, рябая да крапчатая, вот бы имне такого на штаны! Голохвостов. Крапчатая?! Шаталанская! Парубок. А что ж это значит -- шарлатанская? Голохвостов. Э, мужичье! Что с тобой разговаривать. Кто-то. Э, вы нос дерете аж до неба! Степан. Да брось его, идем! Другие. И в самом деле! Чего с ним вожжаться? Пошли! Ваня: Куда пошли?! У меня никого нет! Олег: Да что ж нам делать-то?! Ваня: Пляшите, пойте, хоть что хотите делайте, задержите их, чтобы не расходились. Ваня: А сейчас для дорогих зрителей наш родной малороссийский гопак. По красоте!
Действие пятнадцатое
Действие шестнадцатое. Голос из зала: Ist es ein Feuer? (Это пожар?) Другой голос: Где горит? Истерический женский крик: Биржа горит!
Действие семнадцатое Олег: … перед лицом своих друзей и товарищей… нет… как же там было… перед лицом своих друзей по оружию, да… перед лицом своей родной многострадальной земли, перед лицом всего народа торжественно клянусь: Беспрекословно выполнять любое задание, данное мне старшим товарищем. Хранить в глубочайшей тайне все, что касается моей работы в «Молодой гвардии»... Я клянусь мстить беспощадно за сожженные, разоренные города и села, за кровь наших людей, за мученическую смерть героев. И если для этой мести потребуется моя жизнь, я отдам ее, не сомневаясь… нет… не колеблясь… нет… ни минуты не колеблясь. Да, так хорошо... Если же я нарушу эту священную клятву … под пытками или из-за трусости, то пусть мое имя, мои родные будут навеки прокляты, а меня самого пусть покарает суровая рука моих товарищей… Под пытками или из-за трусости… Да… Как там было дальше?.. Кровь за кровь... Смерть за смерть... В дом вбегает Мать Олега. Мать: Уходи, Олег! Не говори ничего! Сейчас я соберу… Подожди, что же надо?.. Ты беги из города на восток, пока еще рано, до тебя не доберутся. Попытайся линию фронта перейти, к нашим выйти. Что ты сидишь?! Олег (тяжело поднимаясь): Да, мам, я сейчас. Мать (собирая в мешок еду, вещи): Где угодно тебе безопаснее будет, чем здесь. В конце концов, в деревне где-нибудь на огородах заночуешь, только не возвращайся ради бога. И сними ты этот костюм дурацкий. Быстрее! Что ты сидишь?! Уже хватают ваших! Олег: Уже?.. (Садится) Я не пойду… Мать: Ты должен! Глупо, бессмысленно жертвовать собой! Ты должен спастись, твои друзья этого же хотят. Встань немедленно! Переодевайся! Вот валенки! Олег: Я не жертвовать… Я устал просто… Я сейчас… Мать: Шапка, шарф, бери. Где же рукавицы?! Деньги вот в валенок тебе сую, ты видишь?! Олег: Да, мам, спасибо, я сейчас… Олег встает, неловко повернувшись, задевает чашку, она падает на пол. Пауза. Олег: Прости. Это твоя любимая чашка была. Прости меня! Мать: Олежек… Олег падает на колени, утыкается ей в подол, плачет. Олег: Мам, прости меня, пожалуйста! Прости меня за все… Я не знаю… Я все неправильно наверное… Мать (стараясь не плакать): Ты молодец… Ты все правильно… Ты просто устал… Я… Мы сейчас… Все будет хорошо, сыночек мой. Олег: Правда?
Олег (поднимая голову и уже улыбаясь): Правда-правда? Мать: Правда-правда. Раздается громкий стук в дверь. Они оба застывают на месте. В дверь колотят прикладами громко и размеренно. Затемнение.
Акт III
Действие первое Тот же самый дом с садиком, где начиналось действие. Плетень опять поломан. Мотоцикл уехал. По дороге вдоль плетня справа налево тащатся раненые, наспех забинтованные, закутанные в лохмотья, обмороженные и уставшие солдаты третьего Рейха. Один заходит в садик, стучит прикладом в окно, оттуда выглядывает Мать Сережи Тюленина. Солдат: Padrona! Pane… per favore… Клеб… Можна?… Per favore… Хозяйка! Хлеба... пожалуйста...) Мать выходит на порог, сует ему горбушку хлеба, он хватает ее и убегает к своим. Вслед за матерью на крыльцо выходит Сережка. Мать: Куда без сапог на мороз, скаженный?
Мать: Шура говорит, это перегруппировка… Сережа: Тю, перегруппировка! Знаем мы эту перегруппировку. Тикают они, вот что! Наши скоро в городе будут. Мать: Сереженька, тебе все равно надо уходить. Когда еще наши придут, а ваших уже забирают… Сережа: Мам, не дрейфь, я наших тут буду дожидаться. Спрячусь у тебя под юбкой, знаешь, а ты сядешь так, губы надуешь, сердитая такая, а когда немцы придут, ты на них закричишь как не в себя, они испугаются, убегут и прямо к Гитлеру в Берлин, спаси нас, либе фюрер, от страшная русская жентчина… С улицы в сад заходят полицаи, Сережа бросается бежать, но его быстро ловят и заламывают руки назад. Мать кричит, бросается на полицаев. Мать: Пустите его! Не дам! Меня берите, его оставьте! Пустите! Полицай: И тебя возьмем, суку старую. Патруль утаскивает Сережу и его мать.
Действие второе Краснодон. День. Площадь перед тюрьмой. Ко входу стекаются женщины и мужчины с корзинками, мешочками, коробками. Они робко по одному подходят ко входу. Оттуда их отгоняет полицай Игнатий. Игнатий: Расходитесь! Не толпитесь! Куда прешь?! Отец Ульяны: Игнатий Васильевич, тут передачку бы мне в тюрьму для донечки моей передать. Одежды немножко, покушать мы собрали… будь ласка, Игнатий Васильевич… Игнатий: Не велено пока. Отойди и стой. Надо будет – позовут. Отец Ульяны: Игнатий Васильевич… Игнатий: Я пятьдесят лет Игнатий Васильевич! Нельзя, понимаешь, нельзя, отойди. Из окон тюрьмы доносится дикий крик пытаемого человека, трудно даже понять, мужчина кричит или женщина. Толпа, охнув, накатывает на крыльцо. Отец Ульяны хватает Полицая. Тот отталкивает его, тащит из-за спины автомат, стреляет очередью поверх голов. Люди отшатываются. Женщины плачут и воют. Мужчины кричат. Голоса из толпы: Сволочи!.. Твари!,, Прекратите их мучить!.. Пустите нас!.. В тюрьме на полную громкость включают патефон. Теперь из окон несется крик параллельно с «Лили Марлен». Толпа воет и плачет. К крыльцу, не торопясь, подходит Ваня Земнухов. Отец Ульяны: Ванечка, сделай что-нибудь! Ваня: Да не волнуйтесь вы так. Сейчас мы разберемся в лучшем виде. Игнатий Васильевич, я директор городского клуба, пропустите меня, пожалуйста, тут явное недоразумение. Игнатий (впечатленный видом Вани): Я знаю, что директор… Проходите, господин… Ваня проходит в тюрьму. Толпа ждет, что будет дальше. Спустя несколько минут из дверей выходит несколько немецких солдат, они выстраивают толпу в очередь и пропускают людей в здание тюрьмы.
Действие третье. Краснодонская тюрьма. Кабинет следователя. Тот же день, полчаса спустя. На стуле у стола сидит Ваня Земнухов. Он, как всегда, в хорошем костюме, в белой рубашке с галстуком, выглядит совершенно невозмутимым. В кабинет входит начальник полиции Василий Соликовский, садится за стол. Соликовский: Я вас слушаю. Ваня: Здравствуйте. Меня зовут Иван Земнухов. Я руковожу Краснодонским клубом, мои друзья выступали там совсем недавно. Я узнал, что их… что они… попали сюда… к вам, и пришел заявить, что все это абсолютное недоразумение. К нам в клуб регулярно приходит господин бургомистр и самые высшие чины немецкой администрации. Все они много раз видели моих друзей на сцене и хорошо их знают. Господин бургомистр всегда одобрял наше стремление выступать перед немецкими друзьями, обеспечивать культурный досуг, укреплять дружбу наших народов. Я думаю, тут произошла какая-то ошибка и прошу моих друзей отпустить под мое поручительство. Все документы у меня с собой и есть даже грамота от немецкого командования… Соликовский: Вы все сказали? Ваня: Уверяю вас, это ошибка… Соликовский: Мельников! В дверях появляется Мельников. Соликовский (с веселым изумлением): Вань, ты не поверишь, этот сам пришел. Мельников: Это Земнухов, мы его искали. Соликовский: Я говорю, он сам пришел, я глазам своим не поверил… Ваня: Здравствуйте! Я хотел заявить об ошибке в отношении моих друзей… Мельников подходит к нему, снимает с него пиджак, расстегивает рубашку. Мельников: Это костюм, значит, какой хороший… Английский что ли?
Соликовский: Нельзя же пачкать красивые вещи… Галстук шелковый, ух ты… Мельников: Очки давай. Ваня: Я не могу… что вы… я без очков не вижу ничего… Мельников осторожно снимает с него очки, кладет на стол и вдруг резко бьет его под дых, потом ногой в голову. Ваня падает. Мельников и Соликовский, пыхтя, деловито избивают его ногами. Затемнение.
Действие четвертое Тюрьма. Камера мальчиков. Тот же день. Володя Осьмухин перестукивается с соседней камерой, смеется, перестукивается опять. Сережка: Я не пойму, ты анекдоты азбукой Морзе рассказываешь? Володя: Не мешай. Сережка: Может, я тоже посмеяться хочу. Володя: Уля говорит, что с тобой на танцы не пойдет. Сережа: Не очень-то и хотелось. Дверь в камеру открывается. Надзиратели вбрасывают внутрь полуголого, в кровь избитого Ваню Земнухова, он без сознания. Сережа: Воды дай!
Сережа: От лица вообще ничего не осталось… Как они его… Эх… Надзиратель вбрасывает в камеру очки, они разбиваются о пол. Володя берет в руки оправу. Володя: Это Земнухов. Сережа: И Ваню взяли нашего... Из коридора слышен разноголосый стон большой толпы – женские, детские, мужские голоса. Слышно, как толпу гонят по коридору, распихивают по камерам. Толя: Что там творится? Володя, постучи девочкам. Володя перестукивается с соседней камерой. Закончив, бьет кулаком по стене, бессильно садится на пол. Сережа: Чего там? Володя: Ребят, значит, это… Фрицы, короче, всех наших родных арестовали. Они нам передачи принесли, а их и взяли. Там… ну, все там, в общем… Родители наши, соседи, друзья… У Кошевого племяннику три года, так они его тоже в камеру засунули вместе с матерью… Такая, в общем, история. Сережа (пытаясь поить водой и вытирать лицо Земнухову): Ну, что ж. Теперь понятно, что сознаваться нам точно ни в чем нельзя. Если они поймут, что мы подпольщики, что у нас связи с партизанами, они не только нас, они полгорода расстреляют за помощь партизанам. У них это просто. Надо молчать, значит. А то наших мамок и папок к стенке поставят за то, что мы наделали. Толя: Никто и не собирался ничего говорить. Даже обидно слышать. Володя: Девчонкам нашим трудно будет. Ваня (отфыркиваясь от воды): Хватит меня поливать! Кто это? Ты, Серега? Чего ты меня поливаешь словно комнатное растение? Сережа: О, очухался. Ваня: Почему ты сказал, девчонкам трудно будет? Володя: Фрицы в заложники наших родных взяли. Нам ни слова нельзя говорить про Молодую гвардию. Хоть там что с нами будут делать… Ваня: Дай попить… Где мои очки?.. Ах, зараза… Вы уж не нагнетайте так-то… Девчонок, я думаю, они трогать не будут. Это же немцы, культурная нация… Шиллер, Гете, Гофман… Гофмансталь… Толя: Да ты посмотри как они тебя-то отделали эти Гофман с Гофмансталем! Ваня: Ничего, я живучий. А девочкам ничего не будет, отругают и выпустят, делов-то…
Действие пятое Камера девочек. Тот же день. Камера набита женщинами всех возрастов. В углу мирно играет маленький мальчик, трехлетний племянник Кошевого. Дверь открывается, в камеру вталкивают полуголую избитую Ульяну, она оседает на пол. Ей подают воду, приглаживают волосы. В дверь просовывается переводчик Шура. В руках у него платье. Шура: Здрасьте, дамочки, как вы тут? Лида: Мы прекрасно, Шура. Шура: Ну я очень рад… Я вот платьице Улино принес, вы прикройте ее, у нас пол холодный. Женщина: Как я ее прикрою, гадина ты? У нее все тело как одна рана… Сволочи… Шура: Ну а чего она молчит.? Господин лейтенант с ней замаялся, у меня аж в глотке пересохло, я перевожу, он орет, требует быстрее. Ох, сил нет моих… Тоня: Шура, тебе нравится твоя работа?
Тоня: Мог бы убежать. Шура: А если фрицы моих родителей за это расстреляют? Вот то-то… Эхма… Смотрите, она очнулась... Ну, что, Уля, поедем с тобой в Луганск на танцы? Уля громко стонет. Малыш, испугавшись, начинает плакать. Уля: Тихо, тихо, все в порядке, не плачь… По небу полуночи ангел летел… Не плачь, маленький, все будет хорошо… Неподалеку слышны равномерные звуки ударов и крики мужчины. Одна женщина встает, мечется по камере. Женщина: Это Володичка мой… Господи… Это Володичка мой… Что же они… Мамочки мои… Тишина. Стук двери, истошный крик за стеной. Женщина: Это они пальчики ему ломают… Володичка мой! Женщина всем телом бросается на дверь камеры, падает в обморок. Шура: Ох, это мне бежать, значит, надо. Господин лейтенант опять орать будет. Ну, до скорого побачення, пошел я… Шура, отодвинув Женщину, проскальзывает в дверь, запирает ее за собой. Затемнение.
Действие шестое Кабинет следователя. Днем позже. За столом сидит Соликовский. Перед столом, шатаясь, стоит Сережка Тюленин, руки его связаны за спиной. Соликовский (устало): Какая же ты тупая скотина… Ну, чего ты молчишь, из себя героя строишь?.. Попался, дурак дураком, ни конспирации не знают, ничего… И стоит, выдрючивается… Ну, признавайся уже, облегчи душу… Состоял в подпольной организации? Сережка: Не состоял. Соликовский: С партизанами связи поддерживали.? Сережка: Не поддерживали. Соликовский: Так. Хорошо. Ну а если мы твою мамашу спросим?.. Что ты молчишь?.. Тебе нравится, как у нас допрашивают?.. Вот мы твою мамашу возьмем и так же ее оформим во всей красе, хорошо будет?.. Чего молчишь?… Плачешь ты, что ли.. Ну, ладно, не реви, как маленький, дядя пошутил, дядя сегодня добрый. Давай, значит, когда вы свою организацию создали и кто был главным зачинщиком? Сережка молчит. Пауза. Соликовский: Мельников!.. Тащи сюда Тюленину. Пауза. Мельников приводит Мать Сережи. Мать: Здравствуйте, господин начальник… Сережа… Вы не бейте его, пожалуйста… Соликовский: Да мы и не собираемся. Вы нам скажите, с какого времени ваш сын состоит в подпольной организации и кто в нее еще входит, и все, мы разойдемся миром. Мать: Но… я ничего не знаю… Он мне ничего не говорил.. Я правда… Соликовский: Мельников! Они ловко бросают Тюленину на пол и принимаются избивать ее плетями. Соликовский (Сереже): Смотри, тварь! Не отворачивайся, смотри! Мать Сережи: Ох, Сереженька, не смотри, ох… ничего… мне не больно, сыночек… не смотри… Соликовский: Не больно тебе, сука старая?!
Действие седьмое Человек от театра (сухо): Хотелось бы обратить внимание публики вот на этого персонажа. Его зовут Василий Соликовский. Это самый жестокий палач Краснодона, он был начальником местной полиции. На его счету десятки насмерть запытанных людей. Он лично выжигал им глаза, отрубал тесаком руки и ноги. До прихода Красной армии в Краснодон Василий Соликовский сумел быстренько смотаться вместе с немецкими частями. Он славно повоевал за Третий рейх, после войны осел в Австрии, потом переехал в Федеративную республику Германии. Вплоть до 1967 года он жил в Западной Германии и никто ни разу не попытался расследовать его кровавые преступления. Я прямо вижу, как он сидит под липами, пьет чудесный кофе в кафе, здоровается с соседями, наслаждается жизнью. Руководство Западной Германии не интересовало его прошлое, он же всего лишь пытал и убивал русских, что тут такого? В 1967 году Соликовский спокойно уехал из Германии в Бразилию и там мирно скончался от старости. Он не представлял собой моральную проблему для руководства Западной Германии… Все это как-то странно, вы не находите? Сегодня в Германии тоже не очень любят русских и посылают против них танки. Возможно, все это просто никуда не уходило? Возможно, великая отечественная война еще не закончена? Неужели мы ее не довоевали?
Действие восьмое Джентльмен: It’s exiting to discuss all these issues in such informal atmosphere. It allows us to articulate some topics that cannot be articulated openly, if you know what I mean… (Это восхитительно, обсуждать все вопросы в такой неформальной атмосфере. Это позволяет нам проговаривать такие моменты, которые не могут быть проговорены открыто, если вы понимаете, что я имею в виду...) Смуглая дама (говорит с сильным американским акцентом): To put it openly, Ben, it’s time for us to kill as many Russians as we can. And our Ukrainians are doing it fine. (Откровенно говоря, Бен, пора убить так много русских, как только возможны. И наши украинцы справляются с этим на отлично.) Пожилая дама в вечернем платье: They need more help, my friends. Let’s listen to Vladimir... oh, no, let’s listen to Valery, the leader of independent Ukraine… Valery, my friend! (Им нужно больше помощи, друзья мои. Давайте же заслушаем Владимира... ах, нет, давайте заслушаем Валерия, нынешнего лидера независимой Украины... Валерий, друг мой!) Человек: Здрасьте! Пожилая дама: Olaf! Olaf! Where is Valery? (Олаф! Олаф! Где Валерий?) Олаф: I don’t know… I know nothing... (Я не знаю... Я ничего не знаю...) Человек: Валерий всё… Валерия больше нет… Мне тут поручили товарищи, значит… Меня Виталий зовут… Пожилая дама: Olaf, why Ukrainian leaders change each other so quickly? Translate for us please… Олаф, почему украинские лидеры так быстро сменяют друг друга?, Переведите нам, пожалуйста) Виталий: Значит..., в нашей борьбе за независимость Украины наступил тот роковой момент, когда нам срочно необходимо ядерное оружие, и долг всех демократических стран, защищающих демократию, нам немедленно его передать. Моральные сомнения, которые могут возникнуть при этом, должны быть отвергнуты со всей решительностью. Как верно подметила Камала, цель украинцев сегодня в том, чтобы убивать русских…
Действие девятое Надзиратель: На выход, с корзинкой!.. О, дернулся как… Шучу я, шучу, на расстрел еще не пора… Не успеешь все сожрать, мне оставь… Олег (прижимая к лицу рубашку): Мама постирала, погладила… Мне всегда так белые рубашки нравились… И запах чудесный… Интересно, какое сегодня число… Немножко жалко, что все так быстро кончается… и непонятно, когда мы ошиблись… Люба права, конечно, мы очень плохо конспирировались… Если бы можно было все переделать… Немцы смеются надо мной, говорят, куда полез, может быть, и впрямь не надо было во все это лезть… Но кто-то же должен был… Ребят очень жалко, конечно, а уж девочек… Невозможно даже думать о них… Зачем я все это?.. Как маме со всем этим справиться?.. Мама сейчас не спит, наверное… Мать Олега (тихо, без выражения): … Больно-больно-больно… Как же больно-больно-больно...Ах, если бы меня сейчас били, пытали, насколько мне было бы легче… Боже мой, как же это все вынести… Я говорю себе – ходики тикают, секунды идут, надо так идти по секундам как по камушкам, проживать одну секунду за другой и так дотерпеть… Дотерпеть… До чего дотерпеть?.. Когда, когда я сделала что-то не так?.. Когда догадалась, что это они, и ничего не сказала, когда не заставила его убежать, когда не успела их спасти?.. По кругу мысли ходят как стрелки на ходиках… еще секунду, еще маленькую секундочку… Шестнадцать лет и семь месяцев и двадцать девять дней ему сегодня исполнилось. Завтра будет шестнадцать лет и восемь месяцев… Я помню, как ровно в одиннадцать месяцев он пошел. Сделал четыре шага на толстеньких ножках, уткнулся мне в колени и засмеялся баском. Он понял, что это что-то новое он сделал, что-то впервые в жизни. Я так ясно вижу это… Олег: Лучше бы у меня никого не было. Сиротам легко умирать, никого не жалко… Мама-мама, простишь ли ты меня когда-нибудь? Ужасное это свинство с моей стороны вот так вот провалиться, попасть в тюрьму, бессмысленно погибнуть… Пристрелят как собаку, бросят труп где-нибудь в лесу, его и не найдет никто… Или не бессмысленно?.. Хотелось бы, чтобы во всем этом была какая-то польза, конечно... Мать: Победят наши или нет, а я свою войну уже проиграла… Нету больше у меня ничего, никого… И все ведь сама, сама виновата… Как же можно было так легкомысленно, так глупо?.. Мать: Это наши бомбят. Олег рассказывал, они под Сталинградом высвободились, теперь в наступление пойдут. Хорошо бы меня убило нашей бомбой, сразу, раз и все. Олег: О, забегали, засуетились. Сейчас наши придут, наваляют им по первое число. Хорошо бы дотерпеть… Ну, сколько еще осталось? Ну, день, два, ну, три? Неужели я не успею их дождаться? Мать: Так близко бухает. Выжигает всю эту мерзость с земли… Я все время спрашиваю себя, можно ли было сделать что-то иначе, и мне кажется, что нет, нельзя… Олег хороший человек и я хороший человек и мы вели себя так, как ведут себя хорошие люди, столкнувшись с абсолютным злом… Ну и кто нам виноват, как говорят в Одессе?.. Но как же больно… Больно-больно-больно… Олег: Она сейчас думает обо мне… Мам, прости меня. Мать: За что? Ты все правильно сделал. Я горжусь тобой, это потрясающе, что у меня такой сын. Олег: Весь в тебя, скажи? Мать: Весь в меня. Я тебя люблю. Олег: И я тебя люблю. Я знаю, ты себя сейчас ругаешь, а я тоже себя ругаю, но все это такая ерунда. Мы все сделали правильно, по сути. Мать: Мы все сделали правильно. Олег: Я так скучаю по тебе ужасно, хочу целовать твои ручки и чтобы ты смеялась моим дурацким шуткам. Мать: А скажи, они правда ужасно дурацкие… Олег: Но-но… Ты простоватая женщина, ты не понимаешь моих тонких шуток… Мать: Ага-ага, где тонко, там и рвется… Олег: Врется, а не рвется Мать: Врунишка ты, вот что…
Действие десятое Человек от Театра: Родные молодогвардейцев были отпущены из тюрьмы. А молодогвардейцев продолжили пытать. 15,16 и 31 января 1943 года искалеченных ребят сбросили в глубокий шурф и оставили там умирать. 9 февраля 1943 года были расстреляны Любовь Шевцова и Олег Кошевой... А 31 января того же года в Сталинграде сдался в плен фельдмаршал Паулюс со своей армией. 2 февраля битва за Сталинград была победоносно завершена. Уже 14 февраля 1943 года был освобожден город Краснодон. Боец: Хозяева!.. Хозяева! Есть кто дома? Боец: Бабуля, вы здесь живете? Мать Тюленина: Ох, наши пришли. Царица небесная, наконец-то... Боец: А чего глаза на мокром месте? Не плачь, мать, теперь замечательная жизнь у нас пойдет. Только подскажи, ради бога, где живет самая красивая девушка Краснодона? Мать: У нас много красивых, сынок… Боец: Нет, это самая красивая. У нее глаза черные огромные, косы тоже черные до пояса, улыбка нежная такая. Я, брат бабуля, один раз ее увидел, на всю жизнь запомнил. Вот точно здесь, у плетня она мне воды принесла. Я на нее смотрел, думал, все равно убьют, хоть насмотрюсь на такую красоту. И гляди-ка, не убили... Соседка она ваша, что ли? Мать: Это Улечка, наверное… Боец: Улечка? Мать: Громова Ульяна, она вечно к нам бегала (Плачет). Боец: Эк, мамаша, вы все страдаете… Вы мне адрес ее скажите, и я от вас отстану… Мать: Нету Улечки больше, сынок… Убили Улечку.
Действие одиннадцатое Леха: Ракета, твою мать! Валим-валим-валим… Саня: Леха, меня подбили… Леха: Саня, катапультируйся. Саня: Еще чего! Птичку жалко! Леха: Сколько движков тянет?
Леха: Саня, я тебя выведу… Пристраивайся за мной… И говори, говори… Саня: Вижу тебя… Леха: Все путем, еще семь минут и доберемся, мы оперный театр как раз пролетаем, вот вытащу тебя и пойдем с тобой на оперу… Саня, не молчи… Саня: Я не молчу… Я не знал, что ты в оперу ходишь… Леха: Я в этом театре в детстве был, выспался там отлично, слышишь меня?.. Саня!.. Не молчи! Саня (слабым голосом): Да слышу, слышу… В опере нельзя спать… Леха: Ну, мне восемь лет было, прикинь… Саня, ты слышишь меня?.. Саня…
Действие двенадцатое Боец: Анналена… Так… Урсула… Отлично… А где у нас Бен? А вот и Бен!… Проходим, граждане, проходим, без суеты, без паники… Олаф… Олаф! Майн фройнд! (Из-под кресла вытаскивают Олафа, надевают на него наручники, уводят) Так… Кто у нас еще остался… Ах, да, Камала… Ну, конечно, Камала… Проходим, гражданочка, не толпимся… А это у нас кто? А это у нас Виталий… Очень хорошо… Радий знайомству, Виталий… Леха: Кучеряво живут, Саня, ты только глянь… Саня: Леха, не мешай… Леха: Это Кристалл, Саня… Нет, ты пробовал Кристалл когда-нибудь?.. Ну, будем, что ли? Саня: Будем!… Знаешь, я сегодня карту смотрел, думаю, мы такими темпами с тобой зимою в Ковент-Гарден пойдем. Леха: Это чего такое?
Леха: О, какой образованный… Саня: А к весне можем легко и до Метрополитен-оперы долететь. Леха: А это где?
Леха: Что ж, за Метрополитен! Саня: Только там чур не спать, договорились?
Эпилог Человек от Театра (негромко, задумчиво): Как-то так странно устроено, что русским нельзя побеждать. Verboten, must not, заборонено. Каяться, гибнуть, страдать – это пожалуйста, это позволено, но только не побеждать.
Можно кого-то зачем-то спасать, душу за други свои отдавать, жертвовать вечно собою и за других умирать. Но почему-то нельзя убивать, по-честному мстить, от души воевать, и никогда, под страхом расстрела русским нельзя побеждать.
Кем это так все устроено, кто это все порешил, -- тайна сия велика есть, постичь ее нету сил.
Но все это знают и всё понимают, стараясь про это молчать. Ау, ЦРУ, это наша гостайна -- русским нельзя никого побеждать.
Наша победа -- такая обида, наша победа чья-то беда. Что вы, нет-нет, никаких побед. «Констатируем Координируем Дезавуируем Мастурбируем» Вот как надо. А то – ишь, побеждать.
Я победю? Так нельзя говорить. Я побежду? Так сказать невозможно. Но как же нам выжить и как дальше жить, если нам в будущем не победить? если надежды все ложны?
Но вот что совсем удивительно, черт его знает как, но мы же всегда побеждаем -- ставим врагу шах и мат. Партнеры кривятся – «неубедительно», эксперты нам ставят «неудовлетворительно», но это победа – факт.
Как же при этом все нас ругают -- так не по правилам, так же нельзя. Врагов убиваем мы как-то неправильно и недовольны вечно друзья. Это не так и это не эдак, зачем же не так вот, опять как всегда. Мы с вами согласны, мы извиняемся. Все наши победы чья-то беда.
Тихонечко так, извините, простите, мы сами не местные, («Лёш, заряжай») мы возвращаем себе территории, и нам не страшно. Мы, если что, в рай. А вот они «просто сдохнут». Туда им дорога, а мы к Лисичанску пока поползем, Нам до победы осталось немного. Терпите, ребята, мы всех вас спасем.
И так вот тихонько, Порой кривовато Мы взяли Херсон, Мариуполь и Крым, Вернули Сухуми, Донецк и Тирасполь. А впереди ждут Одесса и Рим. И Вильнюс, и Таллин, Берлин и Варшава, товарищи, верьте, мы скоро придем. Да даже и Лондон, чего там, ребята, на пару с Нью-Йорком народу вернем.
Уважаемые партнеры могут продолжать дезавуировать пролонгировать дезинформировать мастурбировать. Что бы ни говорили, чего ни плели бы, русских сегодня нельзя победить.
Волною шелковых кудрей,
Олег: Да ну вас всех.
Олег: Дураки вы и не лечитесь…
Олег: Надо, надо, надо что-то сделать. Прямо сейчас люди гибнут. Прямо сейчас воздуха им нет… Какие же мы жалкие все… Ни помочь, ничего не можем… Лучше сдохнуть, чем таким жалким быть...
Ульяна: По дороге придумаем. Пошли.
Володя: Ну, как, ну, ножами, чего такого-то?
Молодой пленный: Да ладно, может, не все так плохо? Ну, привезут в Германию, будем там работать, страна богатая, чай, с голоду не помрем.
Другой пленный: Я вообще слышал, что немцы у пленных кровь берут всю и опыты какие-то их врачи ставят.
Ваня (сгибаясь пополам): Не могу…
Володя: Я-то? Да какое там? Я электрик.
Мама: Да что вы?
Папа: Прекрати паясничать! Где ты был этой ночью?
Мама: Иван… Мне страшно говорить об этом… Но этой ночью ты курил.
Мама: Ванечка, эти друзья тебе не подходят. Слесарь какой-то... Ну нельзя же всю ночь с ними бог знает где шляться. Пришел, весь грязный, пахнет от тебя ужасно, рубашка вся перепачкана. Тебя тошнило, что ли?
Папа: Я же говорю, он пил!
Олег: Врут и не краснеют. Или вот правительство. .. Вспомните, когда фрицы под Москвой были, правительство все в столице осталось. Сталин лично парад принимал 7 ноября. А потом фрицам надавали по щам, отогнали от Москвы. Ну и зачем правительству теперь-то бежать?
Ульяна: Так мы ничего не знаем. Нам тут знаешь, что говорят? Что и Сталинград уже наши сдали, и Москву даже сдали!
Володя: Мы ее на заводе спрятали. Уже даже научились немножко слова складывать, только очень медленно пока выходит. В общем, листовки делать можно. Мы ночами будем собираться, я проведу на завод…
Люба: Мне нельзя с вами, ребята, у меня свои там… дела…
Люба: Без вопросов.
Болтая, Сережа осторожно достает из-под мотоцикла большую стеклянную бутыль, протягивает ее Уле. Уля прячет ее под тулупчик.
Сережа: Науке неизвестно. Если мы только бумаги будем жечь, тогда хватит, а если все здание придется? Лучше еще подсосать. Притащи-ка еще такую же бутылку, а я у него вторую пару сапогов возьму и буду сливать бензин помаленьку.
Сережа: Разве твой папахен самогон не гонит?
Уля: Он меня убьет.
Сережа: Да ладно, ничего. Мы тут с херром полковником уже и «Варяга» пели на два голоса и «Дубинушку» тоже. Адьютант его все слова немецкими буквами в тетрадку записал... Им интересно, какие у нас тут песни, какое у нас все. Они любознательные такие... Хотелось бы им, наверное, чучела из нас набить и в Берлин их отправить, в самый главный музей, детишек водить на экскурсии… Ты чего стоишь? Беги за бутылкой!
Уля: Пап, нам для спектакля в клубе бутылка нужна. Я твою самогонку в банку перелила. Ни капли не пролила.
Уля: Ну, пап.
Олег: Неважно. Володя тоже интересный… А мной не интересуются.
Мать: У вас там немцев много… Мне тяжело там как-то…
Мать: Людям листовки подбрасывают, причем не от руки написанные, а отпечатанные в типографии. Полицая недавно убили, да так демонстративно еще, чтобы все видели. Военнопленных наших, говорят, кто-то освободил, а их конвоиров убили. На седьмое ноября красный флаг вывесили над городом... Да ты же знаешь... Ты все знаешь... Почему ты притворяешься, что ничего не знаешь?!
Олег (спокойно): Я никогда перед тобой не притворяюсь.
Олег: С клубом:? Ты серьезно? Глупость какая!
Олег: Правда.
Олег: Правда-правда… Мам, чего ты?
Мать (плача): Прости, я такое думала… Не могу просто больше… Так страшно мне... Глупости это все… Не сердись на меня, я дура такая…
Из-за угла выбегает Сережка, на ходу достает из-под пальто бутыль с бензином.
Володя: Отойдите. Стойте на шухере и молчите оба.
Голохвостов: Да вам не понять.
Мать: Правда.
Сережа: Ма, ты глянь, это они от Сталинграда чапают… Нехило им там наши наваляли…Вчера румыны шли, сегодня итальяшки бегут. И Полковник наш усвистал быренько…
Ваня: Я не знаю… Это от отца… Что вы делаете?…
Толя Попов: Кто это?
Шура: Ну я понимаю, о чем ты… Конечно, не нравится… Что ж, я, не человек, что ли?.. Но куда деваться-то?
Саня: Два навернулись, еще два вроде тянут. Только меня ранило, я правой стороны вообще не чувствую…
Саня: Оперный театр в Лондоне.
Саня: В Нью-Йорке, Леха.