Предметы роскоши. Пьеса про детей
Виктория Никифорова Комедия в двух актах
Москва, 2010 Действующие лица: Лена Дима Миша Мур Действие происходит в одной и той же, небольшой и небогатой московской квартире на протяжении последних 20-30 лет. Оно начинается во второй половине 1980-х, а заканчивается в наше время. Слева -- комната, обставленная старомодной мебелью и вся заваленная книгами. Справа – прихожая, двери на лестницу и в кухню. Поскольку действие происходит то в прошлом, то в настоящем, персонажи из следующего эпизода могут свободно появляться, пока персонажи предыдущего еще не ушли со сцены. Мишу во всех возрастах играет один и тот же актер. Само собой разумеется, что и, играя ребенка, он говорит своим нормальным взрослым голосом. Детский плач можно записать на пленку предварительно. Акт 1Картина 1
Примерно 1986 год. Лето. Ночь. В кровати спят Лена и Дима. Внезапно тишину нарушает рев автомобильной сигнализации за окном. Лена: Сволочь… М-м-м… какая сволочь… Дима: Брось. Спи. Сигнализация смолкает. Лена и Дима, побормотав и поворочавшись, засыпают. Сигнализация включается снова. Лена рывком садится на кровати. Спи… Я с ним… это… Лена: Молчи. Дима: Мы с ним… это… Лена: Просто не говори ничего. Дима (ворочается, включает ночник): Я с ним поговорил вчера. Он обещал наладить сигнализацию… Ложись, зай. Лена: Фарцовщик проклятый. Дима: Противно слушать тебя. Федерико свободным предпринимательством занимается, что здесь такого? Ты посмотри, что в стране происходит! Кооперативы, гласность, коммерческие там всякие эти... Горбачев, говорят, частную собственность вернуть собирается. Мы еще про Федерико мемуары писать будем… Лена: Да он же в тюрьме сидел! Дима: За политику. Лена: За валюту. Дима: Очнись, дорогая! Где, в какой цивилизованной стране мира человека сажают за обмен валюты?! Лена: Да он просто жлоб и сволочь. И ты прекрасно это понимаешь. Вот ты сам бы пошел джинсами из-под полы торговать? Дима: Просто у меня нет таланта к свободному предпринимательству. Лена: И слава богу. Дима: Бога нет. Сигнализация взвывает опять. Лена хватает будильник с тумбочки, кидается к окну. Дима ее удерживает. Лена пытается швырнуть будильник в окно. Дима (постепенно ее одолевает, усаживает на кровать, обнимает, трогает лоб): У тебя что, температура? Лена: У меня токсикоз. Дима: Что? Откуда?! Лена (мягко): От верблюда. Дима: Этого не может быть. Этого… не может… быть. Лена: Эти… резиночки… они, по-моему, не того… Дима: Федерико клялся, что ему их прямо из Америки привезли. Три месяца назад. В Шереметьево передали. Лена (вертит в руках упаковку презервативов): С каких это пор в Америке иероглифами пишут? Дима: Дай… Правда… Вот сволочь… Лена: Он не сволочь. Он свободный предприниматель. Дима: А ты уверена, зай? Лена: Я -- нет. Врач -- уверена. Дима: Слушай, ну ведь сейчас, я думаю, не время… а, зай? Лена: Конечно. Дима: У тебя диссертация, у меня диссертация… Лена: Ну да. Дима: Денег нету… Лена: Ага. Дима: Нет, если ты думаешь… Лена: Да ничего я не думаю! Дима: Не кричи. Лена: Ты прав. Я уже все решила. Марья Васильевна возьмет двести рублей и все сделает. И больничный выпишет. Дима: Сколько? Лена: Ну, у нас же была заначка. На отпуск. Дима: А знаешь, что?.. Сигнализация включается снова. Лена, улучив момент, выворачивается от Димы и бросается к окну. Он кидается за ней. Небольшая потасовка. Сигнализация смолкает. Дима выпускает Лену, и в этот момент она бросает будильник за окно. Сигнализация взвывает снова. Лена в ужасе приседает, прикрыв голову руками. Картина 2
Наше время. Лето. День в разгаре. Окна нараспашку. В кровати, укрывшись одеялом до подбородка, лежат Миша и девушка. Пауза. Миша выпрастывает руку из-под одеяла. Миша: Меня, кстати, Миша зовут. Девушка (пожимает руку): Очень приятно. Мур. Миша: Мяу. Мур: Не смешно. Миша: А почему Мур? Мур: Так надо. Миша: А по-настоящему как? Мур: Неважно. Миша: Прикольно так знакомиться, да? В постели… Я вот однажды… За окном включается автомобильная сигнализация – та же самая, что в первой сцене. Мур подскакивает, придерживая одеяло у подбородка. Со двора слышен невнятный шум мужских голосов. Чего ты? Мур: Они машины бьют? Миша: Да ты что?! Это тачка соседская, уже двадцать лет под окном стоит. И сколько я ее помню, вечно завывает. Воробей пукнет, она воет. Мур: Я посмотрю. Миша: Лежи. Тебе надо согреться. Они уже все, пошумят сейчас и разойдутся. Мур: Откуда ты знаешь? Миша: Это мои друзья. Мур: Эти фашисты твои друзья? Миша: Да какие они фашисты? Просто дураки. Мур: То есть ты тоже вот так по улицам ходишь и прохожих девиц в пруд толкаешь? Миша (снимает рубашку, выжимает ее): Я, если ты не заметила, прохожих девиц спасаю. А эти ребята... Они в нашем дворе живут. Они не всегда такие были. Просто… Мур: Что просто? Миша: Они не любят тех, кто хоть чем-то от них отличается. Думаешь, они меня не били? Еще как. И в пруд толкали. Я уж там все дно изучил. Они решили, что ты мусульманка, наверное… Ты мусульманка? Мур: Почему? Миша: Ну, платок такой… Юбка… Мур: Это православный платок. Я же из храма шла! Миша: Ну, я ж говорю, дураки. Мур подходит к окну. Миша (Идет в сторону кухни.): Православные что предпочитают – чай или кофе? Мур: Я не православная. Миша: Загадка на загадке. Мур: Я пойду. Миша: Нет уж извини, после того, как ты разделила со мной ложе, ты не можешь так просто уйти и меня бросить… Как честная женщина, моя дорогая… (Ведет ее на кухню.) Они еще не ушли, а в комнате появляются его родители, Лена и Дима, и действие переносится в 1980-е. Картина 3
Лена с заметным животом гадает на картах. Дима стучит на древней пишущей машинке. Лена: Любовный интерес… со слезами… Дима (выдав длинную очередь, откидывается на спинку стула, потягивается): Ну, какой любовный интерес может быть у пятимесячного эмбриона? Лена: Споры, слезы… Казенный дом… Димыч, восьмерка пик, казенный дом! Дима: А что это такое? Лена: Ну, как, в тюрьму он сядет. Дима: Чушь какая! Ну, понятно, что для цыганки неграмотной в старые времена казенный дом – это непременно тюрьма. А вообще-то это что угодно. Университет, например. Или баня. А в твоем случае, Карменсита, это, скорее всего, роддом. (Встает, напевая из «Кармен», сцены гадания.) Лена: Чего ты такой веселый? Пошло? Дима (делает несколько приседаний и упражнений): Ты не представляешь!.. Это не кандидатская! Это докторская, ей-богу… Нет, ты просто не представляешь… Лена: Да чего не представляю-то? Дима: Как бы тебе это… А, вот, смотри… (Становится на стул, выдерживает паузу, спускается на пол и торжествующе смотрит на Лену.) Дима: Понимаешь?! Лена: Да куда уж мне? Дима: Пространство анизотропно! Лена: Да что ты говоришь? Дима: Ладно… Я ведь тоже не понимаю, зачем твоя Хильдегарда Бингенская писала верлибром… Лена: Ничего, тебя Ирка поймет. Дима: А при чем тут Ирка? Лена: А она звонила вчера. В одиннадцать вечера, между прочим. Дима: И что сказала? Лена: А почему ты интересуешься? Дима: Мать, опомнись, а? Мы с Иркой на одной кафедре, у нас один руководитель, у нас похожие темы. Ну почему она не может позвонить мне по работе, а? Лена: Потому что с ней ты болтаешь целыми часами. И смеешься! И сидишь с ней на кафедре! А я тут прозябаю одна со своей Хильдегардой… Потому что Ирка красивая… Дима:… и вовсе не красивая… Лена: (бросает карты): Зато худая!.. А я… ты посмотри на меня! Ну, кому я такая нужна?!.. Я рожу, ты вообще уйдешь!.. Дима (обнимает ее): Это прогестерон бушует, эстроген по жилочкам бежит. Это сейчас пройдет… Лена: Мне так тошно, Димыч. Я всего боюсь… Зачем мы этого ребенка дурацкого решили завести?! Тихо входят Миша и Мур, садятся на диванчик, пьют кофе, разговаривают о чем-то. Мы их не слышим, Лена и Дима не замечают. Дима: Да ты сама так захотела… Лена: Да он сам захотел! Я тебе клянусь, я тогда сижу у Марьи, уже двести рублей пересчитываю, чтобы ей отдать. И вдруг встаю – и на выход. Я сама не знаю почему. Ни мыслей, ни чувств, ни-че-го. Она меня спрашивает о чем-то, а я не слышу, иду себе и иду. Я тебе точно говорю, я ничего не решала. Это он сам все за меня решил. Дима: Ну и ладно, зай. Ну и славненько. Зато в отпуск поедем. В Алупку, давай? Снимем опять у той бабки домик под каштанами, а? Лена: Мне нельзя в Алупку, Димыч. Мне вообще ничего нельзя. Господи, ну зачем мы все это затеяли? Знаешь, у меня такие мысли странные... Я раньше мальчика хотела, а теперь мне страшно… Лучше бы, наверное, девочку. Дима: Почему? Лена: Ну, видишь, девятка пик. Дима: Ну и что? Лена: Девятка пик с четырьмя королями значит пьянство Дима: Интеллигентная женщина! Не стыдно? Лена: Пушкину можно, а мне нельзя? Дима: Где твои бакенбарды, брат Пушкин? Лена: И ничего смешного. Вот вырастет, станет пьяницей как дядя Игнатий. Пропьет тут все. Будет меня бить, матом ругаться… Дима: Романтично. Лена: Сопьется в тридцать лет. Ну, зачем это все? Ну, почему это нельзя как-то отменить? А может, родить и отказаться? Дима молча смотрит в ту сторону, где на диванчике сидят Миша и Мур. Они пьют кофе. Миша: …Федерико в честь Феллини. Мур: Он что, режиссером был? Миша: Да нет, просто первый раз его задержали, когда он приглашениями поддельными в Дом кино торговал на «Восемь с половиной». Ну, он с тех пор и говорил всем, что пострадал за искусство. А потом он эту «вольво» купил, самую первую в Москве… У нее сигнализация уже тогда поломана была. Каждую ночь – у-у-у! Моя мама однажды разозлилась. Сорвала со стенки ходики… Мур: Что? Миша: Ну, часы такие, большие, старинные с маятником. И ка-ак швырнет их в эту вольво. Лена: Ну что за ерунда?! Это был будильник! Дима (Лене): И от этого ты хочешь отказаться? Миша и Мур продолжают неслышно разговаривать. Дима и Лена рассматривают Мишу. Дима (Лене): Смотри, какой мужик вымахал. Косая сажень в плечах. Глаза, как у деда Василия. Лена: Глаза, как у меня!.. Подбородок - да, подбородок, как у деда… А нос твой, да? Дима: Ну, не знаю, не знаю. Нос какой-то не наш, не кузнецовский. Может, в соседа какого? Лена шутя замахивается на Диму. Голоса Мур и Миши слышны вновь. Миша: …А потом его посадили еще раз, и он пропал. Мур: Совсем пропал? Миша: Нет, лет десять назад выплыл. Только стал он уже Федором Ивановичем, отрастил бороду, стал крест носить навыпуск и ездил уже на «лексусе». Спонсировал там концерты какие-то. Виллу в Ницце купил. Потом опять сел. Правда, уже в Штатах. Мур: Спираль развития. Прямо по Гегелю. Интересно, где он будет сидеть на следующем витке? Миша: Это сейчас в воскресных школах Гегеля проходят? Хорошо-о. Мур: Гегеля в МГУ проходят. Миша: Круто. А на кого ты учишься? Мур: На генетика. Миша: А это, чтобы из пробирки размножаться? Расскажи. Я с детства интересуюсь вопросами размножения. Мур: Не хочу. Расскажи еще про Федерико. Миша: Ну, что еще сказать? Сидит он в тюрьме штата Калифорния. Тюрьмы там переполнены. Условия содержания не фонтан. Но я почему-то думаю, что ему и там неплохо. И вот смотри, что смешно. Двадцать лет назад мой папа, кандидат физико-математических наук, бегал на митинги и за что-то боролся. Он-то думал, что борется за свободу научных исследований. А получилось, что он боролся за то, чтобы его сосед Федерико купил виллу в Ницце и получил срок в Калифорнии. Революция фарцовщиков. Прикинь, да? Лена (Диме): Ты что-нибудь понял? Дима: Ни слова. Но говорит-то как складно! Лена: Весь в меня! Дима: А девушка у него какая? Умница, красавица, генетик. Лена: Ну уж, красавица… Дима: Ты просто ревнуешь. Лена: Не говори глупостей. Дима: Не говори как твоя мама. Лена: Мне кажется, они сейчас поцелуются. Дима: Не подсматривай. Пошли. Лена: Не мешай. Я же должна знать… Дима: Если ты откажешься от него, ты никогда ничего не узнаешь… Пойдем-пойдем, я тебе валерьяночки заварю, зай… Подушечки с дивана, где сидят Мур и Миша, попадали на пол, одна чашка стоит на столике, вторая валяется рядом с ним. Одежда обоих в некотором беспорядке. Миша хлопает себя по карманам, достает пачку сигарет, закуривает. Мур: Дай мне тоже. Миша дает ей сигарету, прикуривает. Она затягивается, кашляет. Они молча курят. Миша хочет что-то сказать, но, взглянув на Мур, передумывает. Мур оглядывается по сторонам в поисках пепельницы, Миша (подставляет ей чашку): Интересный такой денек сегодня нарисовался… Мур: Да? Миша: Полный событий… Мур: Ничего особенного. Миша: С утра ты идешь в церковь. Потом на тебя нападает банда придурков и бросает тебя в местный пруд. Он, правда, меленький, безопасный, но грязный. Потом – ты-дых, ты-дых! – прискакивает рыцарь на белом коне и вытаскивает тебя из воды. Потом ты отдаешься ему на диване между двумя чашками эспрессо. Ничего особенного… Ну, конечно, ты ведь не взорвала сегодня Всемирный Торговый центр и не забила четыре гола в одном матче. А как выглядят твои особенные деньки? Ты может быть агент ноль ноль семь? Мур (тушит сигарету, встает): Нет, я не агент. Мне пора. Миша: Куда?! А я?! Мур: А что ты? Ты здесь ни причем. Извини, конечно. Миша: То есть как? А что это вообще было? А кто причем? Мур: Анна Васильевна и Иоаким Иванович. Миша: Какой еще Иоаким? Господи… Мур: Бога нет. А Анна Васильевна и Иоаким Иванович – мои родители и я их не-на-ви-жу. Собственно, сегодня я ушла из дома. Мне нашли место в университетском общежитии. С сегодняшнего дня я живу нормальной жизнью. Пью, курю, занимаюсь сексом. Миша: Стоит ли это… так понимать, что… до сегодняшнего дня ты сексом не занималась? Мур: А ты-то как думаешь? Миша: А что я в этом понимаю? Я сам-то… Мур: Что? Миша: Н-ну, я тоже до сегодняшнего дня как-то не увлекался… Мур: Правда? Миша: А ты-то как думаешь? Мур: Да кто вас знает? Я думала… Миша: Что? Мур: Ничего! Я, дружок, выросла в православной семье. То есть сначала они были нормальные. В молодости комсомольцами были, потом в бизнес пошли. А десять лет назад прогорели. Ну и пошло-поехало. Покрестились оба. Папа был Марленом, стал Иоакимом. Мама была Матильдой, стала Анной. И устроили они дома форменный концлагерь. Никуда не ходи, с мальчиками не разговаривай, телевизор не смотри. Я танцевать до сих пор не умею! Миша: Я тоже. Мур: Ты другое дело. А я в МГУ на бесплатное поступила, сама! Так ты знаешь, они какой скандал после этого устроили?! Генетика, говорят, лженаука. К попу меня сегодня повели, каяться. Я сбежала. Миша: Но ты же не можешь просто так взять и их бросить. Они с ума сойдут. Мур: Да они и не заметят. У них кроме меня пятеро спиногрызов. Миша: Подожди. Мур: Да ты не переживай так. Все было очень мило. Просто… ну мне надо было это сделать, чтобы почувствовать себя свободной. Тут ничего личного. Чмоки-чмоки. (Быстро уходит.) Миша (бросается за ней): Мур! Слышно, как захлопывается входная дверь. Миша бредет обратно в комнату, подбирает с пола ее платок, смотрит на него, подносит к лицу. Картина 5
Мише полгода. Из кроватки доносится его крик. Дима (пытаясь его укачивать): А-а-а-а…. И что же он хочет?.. Зай, ты скоро? У меня кафедра!.. И что же он хочет, мой золотой? Голос Лены (из кухни): Хватит сюсюкать! У него просто живот болит. Дима: А-а-а-а… Да как же с таким не сюсюкать?.. А-а-а-а… Да как же с таким сладким… Миша: Вот так просто - взять и не сюсюкать. Почему нельзя со мной разговаривать нормально? Обычным человеческим голосом. Вот зачем все эти вот «мой золотой»? Дима: А-а-а-а… И что же мы так кричим?.. А-а-а-а… И какие же у нас бедки?.. Миша: Мама же тебе сказала. У меня болит живот. Чем сюсюкать надо мной, лучше бы грелку дали... О господи, нет, только не надо меня носить! Ты меня так трясешь, что голова кружится. Не поднимай меня, эй, слышишь? Ты слышишь меня или нет?! Ну как тебе объяснить?!.. А, я знаю, что сделаю… Детский крик прекращается. Дима: А-а-а-а… Ну вот и хорошо… Лена входит в комнату с подносом, на котором сервирован чай. Лена: Как он у тебя замолкает быстро… С ума сойти… Дима: А как же… Это же мужичок настоящий. Зачем ему кричать? Мы с ним друг друга понимаем. Да?.. Миша: Не совсем, но до некоторой степени. Неприятная все-таки штука этот языковой барьер. Лена: Выпей чаю на дорожку. Дима: Не успеваю... У меня сегодня великий день... (Торопливо отхлебывает чай, прихватывает бутерброд, выходит из комнаты, тут же возвращается, повторяет свою пантомиму со стулом, поднимает сжатый кулак вверх и уходит.) Плач тут же возобновляется. Лена (наклонясь над кроваткой): А-а-а-а… Да что же это с нами такое?.. А-а-а-а… Не надо плакать, мой золотой. Папа придет. Миша: Я знаю, что придет. Он каждый вечер приходит. Лена: А что же ты плачешь? А-а-а-а… Миша: А у меня живот болит. Лена: А-а-а-а… А что же нам делать?.. Миша: Грелку поставить. Лена: А доктор Спок не рекомендует грелку. А-а-а-а… Миша: Много он понимает, твой доктор Спок! Эй! Ты слышишь меня?! Я хочу грелку! Детский плач усиливается. Лена: А-а-а-а…. Господи, как мне все это надоело… А-а-а-а… Миша: Ну почему ты меня не слушаешь?! Почему никто меня не слушает?! Когда это все кончится?! Черт знает что! Лена: А-а-а-а… Папа скоро придет. Папа на кафедре. Он сейчас сделает доклад про анизотропное пространство и все скажут, что это готовая докторская. А-а-а-а. Ирка скажет ему комплимент. Они будут пить кофе по-турецки в нашем буфете. Ирка похожа на цыганку. А я? Ты посмотри на меня… А-а-а-а… А ведь сейчас я могла бы сидеть в тысяче километров отсюда, на пляже, в бикини… А-а-а-а… Я сидела бы на пляже и пила бы пиво. Нет. Я пила бы домашнее вино. Изабеллу. Мне было бы можно пить вино. А-а-а-а… А потом ко мне подошел бы высокий стройный брюнет и сказал бы комплимент. Потому что я была бы одинокая, изящная и красивая. А не то, что сейчас. Я ведь теперь хожу по улицам как человек-невидимка. Меня не видит ни один мужчина. Я никогда в жизни не услышу больше ни одного комплимента… Господи, как мне все надоело… А-а-а-а… (Тихонько плачет.) Детский плач становится тише. Миша: Господи, как мне все надоело. Когда ты плачешь, у меня живот болит еще больше. А ты не понимаешь. Никто вообще меня не понимает. Только делают дурацкие лица и сюсюкают. А ведь я человек. Я, может, довольно глупо выгляжу, я не могу ходить, не умею говорить, но ведь я же тоже человек. У меня же тоже проблемы. А они все только хватают и трясут и тискают. И даже не пытаются меня понять. Неужели ты так и не дашь мне грелку? Лена (бормочет, засыпая): А-а-а-а… Ну когда же ты замолчишь? Я так хочу спать. У меня все мозги выгорели. А-а-а-а… Я про Хильдегарду свою диссер никак закончить не могу… А-а-а-а… Никто меня не понимает… Я так устала… Я тебя просто ненавижу иногда… Господи, что я говорю? Ну прости меня, миленький… Ну, не плачь… А-а-а-а… Миша. Не расстраивайся. Я тебя тоже люблю. Свет постепенно гаснет, плач затихает. Миша сидит за столом, заваленным книгами, работает на компьютере. Звонок. Он идет открывать. В дверях стоит Мур. Пауза. Мур: Я кажется у тебя забыла… Миша: Это все, что ты придумала? Тебя месяц не было… Мур: А ты дни считал? Миша: Ага, прямо крестиками в календаре отмечал. Извелся весь… Забирай и проваливай… Эй, куда ты? (Загораживая дверь в комнату, подает ей платок, заранее сложенный в прихожей.) Мур пытается протиснуться мимо него. Некоторое время они топчутся у двери, потом ей удается пролезть в комнату, она ходит, осматривается, приближается к компьютеру. Мур: Как работается? Миша выключает монитор. Мур: Что такое «анизотропное»? Он молчит. Ну, правда? Миша: Ты все равно не поймешь. Мур: А ты попробуй. Миша: Неравномерное. Геометрически неравномерное. Принято считать, что шаг налево и шаг направо равны. А если налево – яма, а направо – холм? Тогда неравны. Тогда отрезок в один метр, условно, а – а-один, не равен отрезку в один метр б – б-два. В анизотропном пространстве геометрия совсем другая. Мур: Правильно. Миша: Да что ты? Мур: Ну конечно. Вот смотри. (Делает два шага к нему.) Так – легко и быстро. (Отступает на два шага.) А так – медленно и трудно. И так во всем. Как там в сказках – налево пойдешь – миллион огребешь, направо пойдешь – смерть найдешь. Миша: Ну, в общем и в целом… Мур: Правильно? Миша: Там на уровне конкретных импликаций проблемы начинаются… Мур: В смысле как в таком пространстве общие законы работают? Миша: Ну да. Мур: И как? Миша: Да никак! Мур: Ну я же говорю, все как в жизни. В жизни ведь тоже все ужасно несимметрично и неравномерно. Ты никогда не замечал – чем больше работаешь, тем меньше получаешь? Чем важнее начальник, тем он глупее. Чем больше кого-то любишь, тем больше он тебя терпеть не может. Чем больше вкладываешь во что-то, тем меньше получаешь. А про законы я уж вообще молчу. Пространство и, правда, анизотропно. Это ты хорошо придумал. Миша: Там доказывать еще… Мур: Да что доказывать-то? Ты посмотри кругом. Везде сплошная несправедливость. А ты наконец-то нашел этому философское обоснование. Принцип вселенской несправедливости. Миша: Я как-то никогда не думал… в таком аспекте… Там математики еще много… А мне через две недели уже сдавать. Мур: Мне уйти? (Медленно, неохотно пятится к двери.) Мур: Только, видишь ли, анизотропное пространство… оно явно мне мешает… Миша (обнимает ее): Так лучше? Мур: Ага.
Картина 7
Лена: Что это?
Входит взрослый Миша.
Миша. Чего тут смешного? Ну, речевой аппарат не сформировался еще. Все понимаешь, а сказать ничего не можешь. Ох. И она туда же. Сейчас она скажет «Скажи: «мама»».
Дима: Гений! Миша. И главное, думают, что это остроумно. Господи, смешные они, все-таки. Ну, экзистенциализм. Ну и что?
Лена: Хау ду ю ду. Дима и Лена смеются. Миша. Нет, ну я же русским языком говорю: дайте пюре из баночки. Не зеленого, вонючего. А желтенького такого, кисленького. Я есть хочу, а они ржут. Ну сколько повторять-то еще? Д-р-р! Дима: Др-р-р! Точно! Миша (громко): Др-р-р! Лена: Слушай, он сердится. Дима: Да, он мужик у нас настоящий! Др-р-р! Я сказал! Лена: Погоди, он хочет чего-то. Миша. Ну, наконец-то, доходит помаленьку. Вот тормоза-то, ей-богу. Как они сами-то еще с голоду не померли? Эй, там! Алло, гараж! Др-р-р! Дима: Он покакал! Миша. Пальцем в небо. Лена: Пить? Хочешь пить? Сок? А? Давай сок! Сок! Миша. А вот интересно, зачем они одно и то же по много раз повторяют? Я тоже так буду? Сок-сок-сок? Да не нужен мне ваш сок, елки-палки! Ну, как вы не понимаете! Др-р-р! Дима: Он есть хочет! Миша. Да неужели? Лена: Он только что ел. Дима: Он мужик, он всегда есть хочет. Да, сынок? Пойдем с тобой на кухню? Миша: На кухню! Вот это я понимаю! Др-р-р!
Картина 8 Миша: Ты почему все-таки тогда убежала? Мур: Я боялась. Миша: Чего? Мур: Да не знаю я! Отношений. Выяснения отношений. Разговоров всяких. Мне так это дома надоело. Миша: А я люблю потрындеть. Мур: А какой прок говорить, если никто никого не понимает? Миша: Слушай, ты только что с лету поняла тему, в которой у нас полфакультета ни уха ни рыла. Меня уже психом из-за нее зовут. Я тут сижу один, вообще уже ничего не соображаю. Думал, правда, с ума схожу. И тут ты входишь и все понимаешь! С порога. Я тебя вообще больше никуда не отпущу. Мур: А предки твои что скажут? Миша: А они далеко. Мур: За границей? Миша: Ага. В Панаме. Мур: Дипломаты, что ли? Миша: Уголовники. Мур: Правда, что ли? Миша: Правда. Пять лет назад наш чудный сосед, фарцовщик Федерико, предложил им инвестировать в хедж-фонд защиты детенышей тюленя от жестокого обращения. Они вложили туда все, что у них было, а Федор Иванович в благодарность типа назначил папу зицпредседателем. Через год выяснилось, что все деньги ушли не детенышам тюленей, а финансовым акулам на Каймановы острова. Дивидендов никаких. А папа, разумеется, оказался крайним. Растрату на него повесили – тридцать два с половиной миллиона рублей. Ну, они вовремя подсуетились, успели уехать. В Панаме просто паспорт получить, знаешь? Мур: Круто. И давно ты их не видел? Миша: Пять лет. Мур: Вот почему ты их так любишь Миша: Ну, как, скандалим, конечно, иногда. По переписке. А ты, правда, из дома ушла?
Миша (смеется): Ты совершенно чокнутая. Мур: Ты на себя-то посмотри! Один метр не равен одному метру! Миша: Ну да, а я о чем? Мы два законченных психа и я никуда тебя отсюда не отпущу. Мур: Ты совсем больной на голову. Живешь один, наслаждайся, балда! Вот вернутся твои предки, тогда взвоешь. Миша: А чего ж ты-то общежитием своим не наслаждаешься? Мур: Я же говорю, ты ничего не понимаешь.
Картина 9
Миша лежит в постели. Дима сидит рядом с ним. Миша: Мне пять лет. Я болею. Дима: …И вот тогда Гейзенберг решил, что квантовые частицы ведут себя как… как бы тебе это… о!.. как дети. Точно. То есть когда ты на них смотришь, они ведут себя хорошо, а чуть отвернешься – плохо. То есть тем, что ты смотришь, ты на них уже как бы влияешь. И тогда… Входит Лена, в руках у нее упакованная картина. Лена: Как он? Дима: Заснул. Я ему квантовую теорию объяснил. Лена: А ты градусник ему ставил, профессор? Дима: А надо было? Лена молча ставит Мише градусник. Не взяли на продажу, да? (Разворачивает бумагу.) Лена: Нет. Дима в недоумении смотрит на картину. Лена: Это не Шишкин. Дима: Я заметил. Лена: Эммануил Степанович решил протереть ее аккуратненько, чтобы пыль снять. А там второй слой полез. Да такой интересный. Я ему разрешила все смыть. Дима: Ну и что это? Лена: Он говорит, это десятые годы. Школа Кандинского. Дима: Эх, дед… Лучше бы «волгу» оставил. Выбрасываем? Лена: Ты что?! Это миллионы будут. Но не сейчас. Сейчас, - Эммануил Степанович говорит, - это продавать нельзя. Он только-только в цене начал расти. Дима: А деньги? Лена: Он мне дал пару тысяч. Дима: Ты зашла в аптеку? Лена: Там ничего нет. Дима: А молоко? Лена: В магазине тоже ничего нет. Дима: Но ведь в «Диету» молоко каждую среду привозят. Почти каждую. Лена: Сегодня вторник. Дима: Сколько у него? Лена не двигается. Сколько? Лена: Посмотри сам. Я боюсь. Пауза. Дима осторожно достает градусник. Ну? Дима: Да ладно… (Отворачивается, хочет стряхнуть.) Лена (выдирает у него градусник, смотрит; пауза: Ты ведь этого хотел, да? Дима: Я? Лена: А кто? Кто у нас с советской властью воевал? Ну, нету советской власти, ну, молодец. В магазине тоже ни черта нету. Молока больному ребенку купить не могу. В аптеке не то, что антибиотиков, аспирина и то нет. Доволен? Дима: Господи, ну при чем тут это? Все у нас будет, потерпи. Шоковая терапия оздоравливает экономику, это же азы, зай. Лена: Может, экономику она оздоровит, а Мишку она уморит. (Идет на кухню, погромыхивает там посудой.) Дима укрывает Мишу получше, садится на край кровати. Лена входит с кружкой. Дима: Липовый?.. Меня бабушка так в детстве отпаивала. И молилась этой… как ее… Параскеве-мученице… Лена: Ой, замолчи ты со своими Параскевами. Нету никакого Бога. А если и есть, то он порядочная скотина. Сидеть там наверху и равнодушно смотреть, как маленький ребенок мучается от жара. За что он мучается?! Почему у него тридцать девять и шесть?! За какие такие грехи? А он сидит себе и в ус не дует. Да любой, блин, Гитлер просто ангел по сравнению с этим вашим богом. Дима хочет что-то сказать. Лена машет на него рукой, садится кровати рядом с Мишей, тихо поет: Котя, котинька, коток, котя - серенький хвосток, приди, котя, ночевать, мою деточку качать… Картина 10
В квартире большая уборка. Мур полирует кровать специальной тряпочкой, одновременно разговаривая по телефону. За стеной слышен вой пылесоса. Мур (в трубку - сначала тихо, мирно, затем постепенно накаляясь): …нет, я ему еще не говорила… Не знаю… Мам, послушай… Мам, ты можешь как нормальный человек хоть раз поговорить? Как нормальный, а не как воцерковленный… А пожалеть Христос не советовал?.. А ты откуда знаешь?.. Да послушай ты меня! Я, блин, под машину хочу броситься, а ты мне мораль читаешь… Да какие там бесы… Иди ты к черту! Сука! (Бросает трубку.) Звук пылесоса затихает. Входит усталый Миша, оставляя у двери большой мешок с мусором, падает на кровать Миша: Кого это ты так? Мур: Выпивки у нас мало. Миша: Ящик пива – это мало? Мур: Не знаешь ты наших. Миша: Я своих знаю. Витька не пьет, Даня не пьет, я не пью… Мур: Я пью. Миша: Знаю, как ты пьешь. Как карлик из анекдота. Ох, какую кучу мусора я выгреб! Мур: Поспи. Через час толпа ввалится. Миша вытягивается на кровати. Котя, котинька, коток, котя - серенький хвосток, приди, котя, ночевать, мою деточку качать… Я за то тебе, коту, за работу заплачу, дам кувшин молока, да кусок пирога. Еще котику-коту… Миша: Стой, неправильно Мур: Что неправильно? Миша: Ты строчку пропустила. Мур: Ничего я не пропустила. Миша: Надо: «Мою деточку качать, прибаюкивать». Мур: Ни фига подобного. Миша: Мою деточку качать, прибаюкивать. Мур: Да нет же! Там нормальная такая бизнес-логика. Сначала условия договора: приходи к нам ночевать, мою деточку качать, типа беби-ситтер в ночную смену. А потом вопрос оплаты: дам кусок пирога и кувшин молока Миша: Вот ты слишком рациональная. Вы, женщины, ужасно рациональные. Горе от ума. А там просто повтор. Без смысла, без бизнес-логики. «Мою деточку качать, прибаюкивать». Мур: Ну, зачем там повтор? Миша: Для уюта. Вот попробуй еще раз. Она напевает еще раз, с повтором. Правда, так лучше? Мур: Не знаю. Миша: Ты выйдешь за меня замуж? Мур: Не думаю. Миша (с грузинским акцентом): А ти падумай, дарагая, ти падумай. (Обычным голосом.) А я пока мусор вынесу. (Идет, подхватывает мешок, оттуда вываливаются какие-то бумажки; подбирает их.) За месяц проживания, мадам, вы оставили по углам около пяти килограммов отходов своей жизнедеятельности. Это к чему же придет мир, если каждая барышня будет после себя такую слоновью кучу оставлять? Это же глобальное потепление нас просто накроет. Вымрем мы, как мамонты. Ты смотрела фильм «Послезавтра»? А ты посмотри. Мур: Говорливый ты наш. Там твоего мусора тоже хватает. Миша: Это я в папу. Ты считаешь, что вот эта коробочка из-под краски для волос, которую я из-под ванны выгреб, принадлежит мне? Ты мне льстишь, дорогая. Или эта бумажечка – я ее за стиральной машиной нашел. А вот еще обломок расчески… Где вы, археологи?! Мур: Выброси немедленно. Миша: Да я и собираюсь. Мур: Выброси. Миша: Не ори на меня. Мур: Извини. Миша: На ровном месте скандал устраиваешь… Выбрасываю, видишь? В следующий раз сама это все будешь разгребать. Складываю и выбрасываю. Расчесочку, коробочку, бумажечку. Тебе точно не нужна эта бумажка?.. На ней что-то есть… Две полосочки. Синенькие. Похоже на тест на беременность… Это что-то значит?.. Она тебе нужна?. Что ты молчишь?... Акт II
Картина 11 Наше время. Дима роется в стенном шкафу, вываливая на пол какой-то допотопный хлам, Лена прибирается в комнате, переставляя вещи, Миша ходит от окна к окну, выглядывая на улицу. Лена: Не волнуйся ты так. Миша: Мам, тебе легко говорить. Сваливаетесь как снег на голову и сразу – жизни учить. «Не волнуйся, не высовывайся из окна, не пей холодное…» Дима: Она непременно придет. Ты просто все себе придумал. Миша: Пап, ты ее не знаешь. Она выскочит за молоком, а сама побежит аборт делать. Лена: Ее право. Миша: Да?! А я?! Лена: А ты ни при чем. Миша: Господи, как же вы похожи! Не трогай. (Отбирает у нее пепельницу.) Лена: Она всегда стояла здесь. Дима: Прекратите вы этот базар. Детям нужны деньги, и мы их должны найти. Миша: Никогда не знал, что во встроенном шкафу у нас клад. Дима: Клад не клад, а пару миллиончиков на черный день я тебе припас… Ну и бардак же здесь! Лена (протирая пыль): Ты вообще убирался хоть раз за эти пять лет? Миша: Каждый божий день. Все миллиончики искал. Дима: Не надо вот иронии этой, не надо. Миша: Да кончайте вы эту ерунду, горе-капиталисты. Нету там ничего. Дима (из шкафа, торжествующе): А, вот где собака порылась. Во входной двери поворачивается ключ. Дима жестикулирует в сторону шкафа. Миша: Ладно, ладно, потом! Только чтоб она вас не видела! Дима и Лена уходят. В комнату входит Мур с пакетом в руке, осматривается, машинально переставляет пепельницу. Миша: Не трогай. Мур: Она всегда стояла здесь. Миша: Где ты была? Мур: За молоком ходила. Миша: И все? Мур: А что еще? (Пауза; озадаченно смотрит на него.) Щелкает замок входной двери. Кто-то вошел? Миша: Нет. Никто. Это сквозняк. Мур: А с кем ты разговаривал? Миша: Сам с собой. Мур: Мне показалось, были другие голоса. Миша: А это я -- на разные голоса. Мур: А-а-а… А почему все разбросано? Миша: Я искал… Мур: Что? Миша: Клад. Мур: Нашел? Миша: Нет. Пока. (Наливает себе молока.) Мур (берет трубку): Да… Да, я… Здравствуйте… Да, была… Хорошо. Во сколько?.. Отлично… Значит, двадцатого ноября в тринадцать тридцать… Триста пятьдесят второй кабинет… Спасибо… Всего доброго. (Кладет трубку). Миша: Слушай… Мур: Молчи. Миша: Нет, ты… Мур: Молчи… Просто не говори ничего. Миша бросает стакан об пол. Пауза. Слушай, ты не хочешь «порш» купить? Миша: Что? Мур: Ну, «порш», машина такая… Миша: Я знаю. Мур: Ты не хочешь его купить? К Новому году? Миша: Не придуривайся. Мур: Милый, в наше время ребенок куда дороже, чем любой «порш». Ты прикинь на секундочку, во сколько он тебе обойдется. У тебя десятки тысяч долларов в год будут уходить. Я не шучу, Миш. Ты бедный студент… Миша: У меня уроки! Я за этот месяц три реферата написал! Мур: Твоих рефератов на отпуск в Алупке еле-еле хватает. Тут другие деньги. Ребенок – это предмет роскоши, это сплошной пожизненный налог. Ты не Абрамович, чтобы размножаться, когда вздумается. Миша: Знаешь, мои родители тоже не Абрамовичи. Мур: Они жили при развитом социализме! А мы живем при диком капитализме. Тут чуть ослабнешь, остановишься, забеременеешь сдуру – стая бросится на тебя, горло перекусит и побежит дальше. Миша: Но твое-то семейство живет, и ничего. Мур: Да ты их не видел! Нищета голимая! Одни зеленые колготки по наследству передают. От Маши к Лизе, от Лизы к Ване. Переходящий флаг, блин. Я же не просто так генетиком хочу стать, Миш. Этот вот процесс размножения, он неправильно устроен, там все надо переделать. Миша: Выводить людей как картошку, ага. Мур: А чем люди хуже картошки?! Миша: Это мой ребенок, не трогай ты его ради Христа! Мур: Он пока не ребенок. Он набор хромосом. И не очень удачных. Миша: Какая же ты сволочь. Мур убегает, хлопнув дверью. Миша делает шаг за ней, останавливается, идет к шкафу, вытаскивает из хлама картину, смотрит на нее. Появляются Лена и Дима. Дима: Там дверь была открыта. Лена: Могла бы закрыть за собой. Миша: Нет, ну почему, когда она здесь, мне ее убить хочется? А как только уйдет, я без нее жить не могу. Дима: Ох, как это знакомо… Лена: Ну, я не знаю… Миша: Я себе не так все представлял. Дима: Романтик. Миша: Да нет, мне не нужно озеро Комо с лебедями. Я только думал, все просто как-то будет. А все как-то… непросто… Дима: Все как у нас. Миша: Да уж. Лена: Яблочко от яблони. (Диме.) Помнишь, как ты меня из-за Кулешова пилил? Дима: Так ты ж к нему чуть не ушла. Лена: Я и не думала! Дима: Да он бы тебя и не взял. Вокруг него все бабы с вашего факультета хороводились. У него только официальных две жены было. Лена: Да что ты знаешь!.. Да я… Да мы… Миша: Может, хватит? Дима: Подожди, ты на диване сидела… А я захожу такой… Миша: Слушайте… Дима: Брысь, уроками заниматься! Картина 12 Лена, сидя на диване, нервно листает школьный учебник, что-то выписывает в блокнот, зачеркивает, вырывает листы, снова пишет. Миша за столом что-то выводит в ученической тетради. Миша: Мне десять лет. Я делаю уроки. В квартире появляется Дима, сразу идет на кухню, грохочет посудой и, наконец, входит в комнату с чайной чашкой в руках. Лена и Миша продолжают свои занятия. Дима: А где сахар? Лена: В магазине. Дима: А где ужин? Лена: В ресторане. Дима: Это у нас так всегда теперь будет? Лена: А что? Демократия. Кто у нас демократ-то главный? Дима: Не хами. Лена: Я не знала, что демократ – это ругательство. Дима: Ты хоть при Мишке не начинай. Лена: А я между прочим, для Мишки и стараюсь. Пока некоторые тут пропадают до одиннадцати вечера. Килограмм абрикосов стоит столько же, сколько два килограмма груш и полтора килограмма вишен. Сколько арбузов можно купить на те же деньги, что и два килограмма абрикосов? Дима: Не понял. Лена: Сколько арбузов, а?! Дима: Дай сюда. (Берет у нее учебник.) Лена рвет свои записи. Пауза. Это опечатка. Лена: Это не опечатка. Учительница сказала, что решение есть. Дима: Погоди… Сколько арбузов… что и абрикосов?.. (Погружается в вычисления.) А ты вишни в груши переводила? Лена: Переводила! Дима: А груши в абрикосы? Лена: Вишни в груши, груши в абрикосы, абрикосы в вишни! Два часа уже перевожу туда-сюда, пока ты непонятно где пропадаешь! Дима: У нас ученый совет был. Лена: Ученый-кипяченый. Сахару купить не на что… Дима: А где же твои акции, дорогая? Где же наши ценные бумаги, под которые ты нам обещала семьсот процентов годовых? Лена: Займись арбузами. Дима (швыряет учебник на диван): Там опечатка. Лена: Там нет опечатки! Ты элементарной задачи для третьего класса решить не в состоянии?! Дима: А ты Кулешову позвони. Он решит. Лена: А при чем здесь Кулешов? Дима: А не надо меня за дурака держать. Просветили уже. Лена: Ирка, что ли, просветила? Дима: А какая разница? Лена: Да она тебя уже десять лет развести пытается! Да она… Дима: Ну, конечно. Лена: Что «конечно»?! Кулешову вы все просто завидуете! Единственный человек с курса, кто не пищит и не жалуется на бедность, а работает как вол. Дом построил, две машины купил. Ты знаешь, что он на Кипре собирается апартаменты покупать? Дима: Работяга! Перетрудился совсем. Старые компы по тройной цене перепродает. В институте месяцами не появляется. Позорище! Лена: Погоди-ка. Кто тут десять лет назад про рыночную экономику соловьем разливался? Вот Кулешов эту экономику и строит, пока вы на ученых советах штаны просиживаете. Дима: Чего он там строит?! Он людей обманывает, он ворует у них. Противно смотреть. Способный ведь парень был, сейчас бы уже доктором стал. Лена: Был бы доктором, жил бы в нищете. А человек семью кормит… Дима: И не одну. Лена: Неважно. Дима: А что важно? Лена: Деньги. И ничего больше. Ты посмотри – даже в школьных учебниках одни деньги. Два кило абрикосов стоят столько же, сколько полтора кило вишен. А сколько можно купить арбузов?! А?! Сколько арбузов, я тебя спрашиваю?! Пока они кричат друг на друга, Миша тихонько встает из-за стола, идет в прихожую, ставит себе градусник. Миша (в зал): Когда они так кричат, кажется, что все рушится. Весь мир падает тебе на голову. Все разлетается в клочья. Страшно так, что прям тошнит. Когда я вырасту, мне наверное это покажется ерундой. А может быть, нет. (Пауза.) А если она и впрямь уйдет к Кулешову? А если он уйдет к Ирке? А я?.. (Пауза: достает градусник, зажимает его в кулаке и стучит им по ладони.) Санька из пятого «Б» показал мне одну штуку. Вдруг поможет… Да, кстати. Автор пьесы просил передать, что вовсе не агитирует тут против развода. Развод, полагает наш автор, законное право каждого женатого хомо сапиенса. Это, конечно, так. Тут конечно не поспоришь. Мы все знаем, чем дело кончается, когда развод запрещен. Анна Каренина там. Мадам Бовари. Но в десять лет я еще ничего этого не знал. И вот от лица своего десятилетнего я вам, дамы и господа, ответственно заявляю, что развод - это кошмар. Извините, конечно. (Посмотрев на градусник, засовывает его себе под мышку и сворачивается клубочком на полу.) Лена (подступая к Диме и потрясая учебником): А ты Ирке позвони, спроси ее про абрикосы! Она же у тебя кандидат наук! Не то, что я, дура такая, из-за Мишки из аспирантуры вылетела! Дима: Иди ты… к Кулешову со своими абрикосами. Лена: И пойду. (Сбрасывает тапочки, надевает туфли, бежит в прихожую и чуть не спотыкается о лежащего Мишу, вытаскивает у него градусник, охает, садится на пол.) Дима берет градусник, смотрит и опускается на пол рядом с ней. Лена снимает туфли. Картина 13
Миша лежит на кровати. Входит Мур, подходит к нему, пытается заглянуть в лицо, он отворачивается. Мур (бросает ему конверт): Ты что, заболел? Миша: Чего пришла? Мур: Письмо принесла. Миша: Моя почта тебя не касается. Мур: А ты посмотри на обратный адрес Миша: Уходи. Мур: Ну, как знаешь. (Начинает собирать свои вещи.) Миша (берет трубку): Кого? Вы не туда попали. Мур (выхватывает у него трубк): Да… Да, это я… Нет, я не успела… Извините… Да, конечно… На сегодня? На вечер? Хорошо… Записываю. Триста пятьдесят второй кабинет, в девятнадцать ноль-ноль… Хорошо… Обязательно… Нет-нет, я успею… До свидания. Пауза. Миша: Это ты, что ли, Мария Марленовна? Мур: Застрелиться, имечко, да? Миша: Очень приятно, Мария Марленовна. Мур: Прикольно так знакомиться. Миша: Я не понял, Мария Марленовна, ты что, не была в этом триста пятьдесят втором кабинете? Мур: Нет еще. Миша: Почему? Мур: У нас семинар перенесли. Миша: Семинар? (Распечатывает письмо, читает.) Мур собрала сумку, идет на кухню, что-то ищет там. Мур (из кухни): Ты мою жидкость для снятия лака не видел? Миша: Что?! Слушай, ты знаешь, откуда письмо? Мур (входя): Ты мою жидкость для снятия лака не видел? Миша: Нет. Слушай, это из «Nature» пишут. Мур: Я знаю. Миша: А ты знаешь, что такое «Nature»? Мур (бродя по комнате): Самый влиятельный научный журнал в мире. Так ты мою жидкость для снятия лака не видел? Миша: Да на что она тебе сдалась?! Они согласны опубликовать мою статью об анизотропном пространстве. Тут чек с авансом. Две с половиной тысячи долларов, как тебе, а?! Мур: Вот она где! (Мише.) Молодец. Миша: Да ты понимаешь, что… Мур: Понимаю. Молодец. Все, чмоки-чмоки. Миша: Куда ты?! Мур: Пока, Миш. Миша: Ты с ума сошла совсем. Никуда я тебя не отпущу. Мур: Пять минут назад ты сказал «уходи». Что изменилось? Миша: Ну… я так сказал… Мур: Не ври. Миша: Ну, прости меня. Я тебя люблю. Мур: Ты не меня любишь. Миша: Здрасте. Мур: Ты этого эмбриона любишь, который во мне сидит. А я тебе не нужна. Меня ты прогнал! (Бежит в прихожую, надевает туфли и пальто, подкрашивается.) Миша мечется по комнате, хватает градусник, стучит им по ладони, засовывает подмышку и валится на кровать лицом вниз. (Заходит в комнату.) И нечего придуриваться. (Берет сумку, идет к двери, оборачивается, смотрит на Мишу, ставит сумку, подходит к нему). Мур: Ты что, правда, заболел? (Замечает градусник, вытаскивает, смотрит.) Ой. Миша (слабым голосом): Сколько? Мур: Неважно. Миша: Дай посмотреть. Мур: Лежи. Я тебе липы заварю. Миша: Мне ничего не надо. Уходи. Мур: Еще чего. Миша: Ты опоздаешь в свой триста пятьдесят второй кабинет. Мур: Замолчи. Тебе нельзя разговаривать.
Картина 14
Лена выглядывает в окно. Дима просматривает какие-то бумаги. Дима: Да не волнуйся ты так. Лена: Двенадцать уже. Дима: Без пятнадцати. Лена: Без десяти. Дима: Он большой уже мальчик. Лена: Я его просто ненавижу иногда. Ну что он мучает всех? Ну почему не позвонить? Дима: Ну как это человеку в семнадцать лет взять и позвонить родителям? «Мама, не волнуйся, я скоро приду». Это же позор. Тебе что, семнадцать лет никогда не было? Лена: А ты подумал, что он может быть сейчас лежит в парке в луже крови и умирает? Дима: Нет. Не подумал. Лена: А может быть, он в отделение попал и менты его по почкам бьют? Вот сейчас, прямо сейчас, пока ты шутки шутишь. Дима: Слушай, не заводись. Лена: А если они там с друзьями это… колются? Дима: «Ширяются» надо говорить. Совсем отстала от жизни, мать. Лена: Мы никуда не успеем. Дима: Не парься, я же машину заказал. Входит Миша. Лена (кидается к нему): Негодяй, мерзавец, ты знаешь, сколько сейчас времени?! Почему ты не позвонил?! (В зал, нормальным голосом.) Вернулся. Живой. Здоровый. Как хорошо. Миша: Ты что на меня орешь?! Еще двенадцати нет! Детское время! (В зал.) Куда это они собрались, на ночь глядя? Лена: Нам ехать к Федору Ивановичу на дачу, а ты шляешься где-то, сволочь! (В зал.) Большой какой, отругивается, молодец. Миша: А я откуда знал, что вам ехать?! Вам же на меня плевать! Пошел спать, пошел есть, и все! Позвонить можно было?! (В зал.) Зачем это они к Федору Ивановичу едут? Он же бандит. Он же… Лена: Не смей так с матерью разговаривать! (В зал.) Не сдается, спорит, весь в меня. Дима (в зал): Господи, как они мне надоели. (Лене и Мише.) Господи, как же вы мне надоели. Миша, иди спать. (Берет трубку.) Да, сейчас идем. (Лене.) Зай, пошли, такси уже подъехало. Миша: Погодите, а чего утром-то не поехать? Дима: Миш, там проблемы с этим хедж-фондом… Нам, наверное, уехать придется. Мы тебе позвоним. Миша: Куда уехать? Лена: За кудыкины горы. Иди спать, тебе завтра рано вставать. Миша: Мама, что ты со мной, как с маленьким?! Дима: Все, Миш, пока, созвонимся. Миша: Да подождите! Лена: Ладно, пока. Родители быстро чмокают Мишу и идут к двери. Миша (растерянно смотрит им вслед; в зал): Я боюсь. Надо что-то сказать, надо их остановить. Но как? Я же не маленький. Не могу же я ныть: не уходите… Эй, не уходите! Лена и Дима оборачиваются, медлят секунду. Лена: Ну, давай. Дима: Пока. Миша: Ага. Картина 15
Мур с заметным животом сидит на диване и листает толстую книгу, подбрасывая монетки. Входит Миша с упакованной картиной. Мур: Ну как, не взяли? Я так и знала. Миша: Откуда это? Мур: А вот, «И-Цзин», китайская гадательная книга. «Благородный муж вымокнет под дождем». Правильно? Миша: Точно. Куда точнее, чем Гидрометцентр. Мур: Ну вот. Дождь – к несчастью. Точно? Миша: Ты не поверишь. (Разворачивает картину.) Это не Кандинский. Мур: Оно и видно. Миша: Под Кандинского намалевали сто лет назад, чтобы безнаказанно вывести этот шедевр за границу. А на самом деле, это Клитемнестров. Мур: Кто? Миша: Потап Клитемнестров. Знаменитый художник начала девятнадцатого века, был крепостным графа Шереметева, пил горькую, наложил на себя руки в возрасте тридцати трех лет. От него осталось полдюжины полотен, и… Мур: … и все они даром никому не нужны. Миша: А вот и нет. Сейчас, как пройдет мода на всех этих Шишкиных и Айвазовских, наш Клитемнестров-то как раз и подскочит в цене. Это миллионы, пупсик. Просто надо подождать годик-другой. Ничего, беременным всегда прописывали любоваться прекрасными произведениями искусства. Мур: Ага. У меня одноклассница в Англию учиться уехала, вышла там замуж. Ну, забеременела, решила почаще в Британский музей ходить. Нашла там бюст мраморный какого-то мужика, очень ей понравился. Стала она каждый день ходить, на него смотреть. Думает, будет мой сын похож на этого дядьку. А потом оказалось, что это бюст Антиноя. Миша: Ну и что? Мур: А Антиной был любовником императора Адриана. Миша: Ну и что?
Миша: Тогда точно геем вырастет. Мур: А от твоего Клитемнестрова ребенок вообще Квазимодо станет. Миша: Ты же генетик. Ваша лженаука давно уже должна предлагать делать ребенка по каталогу. Как модель индивидуальной сборки. Глазки какие заказывали – голубенькие? А волосы? Черненькие? Ген музыкальности не хотите со скидкой? Мур: До этого еще далеко. Миша: Ну и отлично. Мур: Почему? Миша: Да это же только для богатых будет. Сейчас я хоть могу быть уверен, что мои дети будут умнее, чем у Абрамовича. А потом и этого утешения не будет. Зачем тогда размножаться? Мур: Да и сейчас незачем. Миша: Да?! Мур: Да ты не лезь в бутылку. Ты посмотри правде в глаза. Ну, на фига тебе ребенок? Вот раньше там, в древности дети вырастали и родителей кормили. Заботились типа о них. А сейчас что? Просто мода такая на детей пошла. Тупая гламурная мода. Миша: Да ладно, сейчас тоже все как в древности. Мы точно так же детей заводим – от страха. Мы ведь боимся будущего. Что там через двадцать лет будет – атомная война? Еще один супер-грипп? Глобальное потепление? А может, мы все вымрем от голода? А тут гарантия того, что с тобой через двадцать лет будет хороший взрослый человек и, может даже, поможет тебе чем-нибудь. Мур: Ну да, только сначала надо потратить на этого человека двадцать лет жизни и сто тысяч долларов. Миша: Ты не тратишь, ты инвестируешь. Дети – это же… Это наши фьючерсы, так сказать. Мур: А если он станет маньяком-убийцей? Миша: А если он получит Нобелевскую премию? И к тому же дети – единственное оружие бедняков. Богатые ждут, что мы вымрем, а мы размножаемся им назло. Они нам кризис, инфляцию, то-се, а мы все равно размножаемся. Мур: Как тараканы. Миша: Как цветы! Мур: Может, лучше попробовать разбогатеть? Миша: Дохлый номер. Посмотри на нашего Клитемнестрова. Который раньше был Кандинским. А до этого еще Шишкиным. Бабла пока так и не принес. А ведь еще были вклады в Сбербанк, МММ, золотые слитки, банки тушенки на балконе. Пробовали даже кур разводить – когда кризис был. Мур: Который? Миша: Да не помню я, у нас всегда кризис. Только этим гадам всегда хорошо. Мур: Но ведь эти гады тебе и втюхивают моду на детей. А ты и веришь. Они нам просто мозги пудрят: размножайтесь, размножайтесь! Материнский капитал, фигня всякая… Миша: Э-э нет, брат, тут нужен подход диалектический. Гегелевский, так сказать подход. Мы с тобой будем размножаться не по указке сверху, а в качестве протеста. Вот вы нас притесняете, а мы вам – ребенка. Вы свободу слова зажимаете – а мы вам еще ребенка. Зацени. Мур: Не тебе с пузом-то ходить. Мур (берет трубку): Але… Привет, мам… Хорошо… А-а-а… А Сонька как?.. А Ванечка?.. Ты ему лазолван даешь? По чайной ложечке два раза в день… Ну, можно и маслицем конечно… Молитовку? Харлампию?!.. Ну, мам, ну ты что, в самом деле? Мученику Харлампию во здравие домашнего скота молятся… Кому-кому… Мученице Параскеве, разумеется… А зачем?.. Да нет, не надо. Я приду, мы опять ругаться начнем. Вон Миша со своими только по имэйлу общается и как живут, душа в душу!.. Да? Когда?.. Может, не надо?...Ну, ладно, скажу… Ну, давай… Пока. (Мише.) В гости зовут. На блины. Миша: Ох. Псалмы хоть петь не заставят? Мур: Пусть только попробуют… Миш, а ты меня со своими-то познакомишь когда-нибудь? Миша: Да они тоже хотят. Но как? Мур: Они не собираются вернуться? Миша: Они в розыске до сих пор. Мур: То есть приехать они не смогут? Миша пожимает плечами. Мур: Даже на свадьбу? Миша: Ты хочешь, чтобы их арестовали прямо на свадьбе? Мур: Что же делать? Миша и Дима рассматривают журнал, Лена перелистывает гадательную книгу. Лена: «Стойкость хомяка приведет к победе…» А чем здесь так пахнет? Дима: Еще опечатка! И это «Nature»?! У нас-то в «Успехах физической мысли» корректоры получше были! Миша: Где опечатка? Лена: «Рога козла смотрят вдаль…» Чем же все-таки пахнет? Миша: Все правильно. Дима: Что правильно?! Это дефис! Миша: Это знак «минус». Дима: Вот минус! А это дефис! Миша: Это минус! Дима: Ты что, не видишь? Пауза. Миша: Правда. Дима: Две опечатки на шесть страниц. Надо им написать! Так, пошли дальше… Лена: Миша, а почему если кровля падает, то хулы не будет?
Лена: А при чем хомяк? Миша: Это символ. Там все символы… Лена: И козел? Миша: Конечно. Лена: И кого же он символизирует? Дима: Еще одна! Смотри! Миша: Нет. Дима: Как нет?! Здесь должна быть запятая Миша: Не должна. Дима: Это же that! Миша: Ну и что? Дима: Перед that должна быть запятая. Миша: Не всегда. Дима: То есть как это не всегда? Лена: А почему прыжки обезьяны приносят несчастье? Миша: Мама, ты ничего не понимаешь. Папа, что ты придираешься к запятым? Ты по сути скажи – как тебе? Дима: Знаешь, по сути, все, что ты тут излагаешь, я опубликовал в «Успехах физической мысли» в одна тысяча девятьсот, дай бог памяти, каком затертом году. Меня тогда на кафедре чуть не порвали. «Пространство не может быть анизотропно!» -- кричал проректор. «Это немарксично!». Все это уже было… Миша: Все?! Лена: А чем же здесь так пахнет? Миша: Ну, знаешь, папа… Краской, мама, краской. Мур покрасила потолок и сегодня примется за стены. Дима: А ей это не вредно? Миша: Она слышать ничего не хочет! Откроет эту краску и нюхает ее, нюхает как ненормальная. Я из дома выхожу, меня прям тошнит. Возвращаюсь – а она на стремянку влезла и по потолку кистью шурует. Я не знаю, у нас даун какой-нибудь родится из-за этой краски. Лена: Все будет нормально. Дима: Ты уверена? Лена: Ты что не помнишь, как я обои клеила, когда Мишку носила? Дима: Как сумасшедшая, правда. Лена: Мне запах клея страшно нравился. Дима: Они все больные на голову, Миш. Все. Просто, когда не беременные это не так заметно. Лена: Вы обои-то собираетесь клеить? Миша: Это же ребенку вредно. Лена: Зато матери полезно. Да ты не бойся, это просто нормальный здоровый инстинкт. Беременная женщина гнездится. Миша: Что? Лена: Ну, гнездо устраивает для ребеночка. Миша: Денег уже ни копейки не осталось. То краска, то грунтовка, то обои, то для обоев бордюр с цветочками… Дима: А две с половиной штуки из «Nature»?
Лена: А что, нет? Дима хлопает себя по карманам. Потом идет к книжному шкафу, роется в книгах. Миша: Да не надо, я уже искал. Дима: А в Достоевском смотрел? Миша: Ага. Лена: В Бальзаке посмотри. Миша: Да я уже достал. Там в «Утраченных иллюзиях» заначка была. Дима: А в «Блеске и нищете куртизанок» у нас что? (Оборачивается с торжествующим видом, держа небольшую пачку тысячных купюр.) Любите книгу, источник денег! Миша: Вот это кстати. Надо будет Мур сказать… В замке поворачивается ключ, в прихожую входит Мур с большими сумками. Лена и Дима застывают на месте. Мур (освобождается от сумок, снимает туфли): Мих, Федор Иванович вернулся!.. Сам мне представился, затащил к себе, чаем напоил… А я шпатлевочки новой купила, немецкой… И грунтовочки чуть-чуть… Он такой клевый, Федерико, что ты мне ерунду про него рассказывал? Ламината букового у них не было, я заказ оставила… Федор Иванович мне акцию подарил. Он, знаешь, чем теперь занимается?.. А, Миш?.. ты меня слышишь?.. Ты с кем там? Мур: Он теперь свиней разводит, Федор Иванович. Миша: Надо же. Раньше лохов разводил. Мур: А ты с кем тут разговаривал опять? Миша: С мамой и с папой. Мур: Не надо, Мих. Мне Федор Иванович рассказал. Миша: Что он рассказал? Мур: Брось. С кем ты разговаривал? Миша: С мамой и с папой. Ты же хотела пригласить их на свадьбу, вот, познакомься, пожалуйста. Мур: Мих, здесь никого нет. Что с тобой? Я знаю про твоих родителей. Зачем ты ерунду говоришь? Миша: Но они, правда, здесь. Мур: Они умерли. Миша (мягко): Балда ты. Ну как они могут умереть? Мур: На машине. Они ночью поехали к Федору Ивановичу на дачу и… там было ДТП. Что, не так? Миша: Да нет, почему же? Лена и Дима подходят к двери, оборачиваются, медлят секунду. Лена: Ну, давай. Дима: Пока. Миша: Ага. Лена и Дима уходят. Пауза. Мур: Мих, пять лет прошло. Надо как-то уже… это… пережить… Они умерли. Миша: Они не умерли, Маша. (Протягивает ей руку.) Смотри. Я на пятьдесят процентов состою из мамы, на пятьдесят процентов из папы. Они часть меня. Они живут во мне. Ну, как я тебе мог все это рассказать? Если на самом деле они живы. Я не могу говорить о них в прошедшем времени. Я их люблю и они здесь, со мной. Всегда. А потом у нас будет ребенок, и они будут жить в нем. Навсегда, Маш. Навечно. Понимаешь ты это? Нет? Что там ваша наука говорит про бессмертие – будем себе руки-ноги новые выращивать? Клонироваться? Глупости это все. Мы и так бессмертные. Просто как-то забываем об этом. Дел, наверное, много. Что ты смотришь такими глазами? Я не псих. Я с ними разговариваю иногда, да. А ты когда одна остаешься, разве не разговариваешь? Она кивает. А с кем ты разговариваешь? С мамой? Мур: Как ты догадался? Миша: Ты ругаешься очень. Мур: Я не со зла… Ты не понимаешь. Миша: Я все понимаю. Это тоже любовь типа. Любовь всех нас делает психами. Но это совсем не мешает нормально функционировать… Ты «Nature» видела, кстати? Прислали! Мур: Хорошо получилось? Миша: Две опечатки. И запятую перед that пропустили. Мур: А что это за деньги? Миша: А это я заначку старую нашел. Мур: Ах, как хорошо, я такие ламбрекены чудесные присмотрела. Миша: Что?! Мур: Ламбрекены. Это такие штучки, которые присобачивают на шторы и подвязывают так красивенько, узелком или бантиком, и потом… Миша: Вы все больные на голову. Все. Мур: Что?! Миша: Просто когда не беременные, это не так заметно. Примерно1986 год, за пару месяцев до начала первой картины. Летняя ночь. Темнота. Тишина. Лена: Димыч, тебе не кажется, что эти резиночки какие-то странные? Дима: Федерико сказал, ему их вчера прямо из Америки прислали. Лена: Из Америки? Дима: Ну да. Лена: Ну, хорошо. Дима: Спи, зай. Лена: Жалко. Дима: Что? Лена: Жалко спать. Так хорошо. Дима: Ты завтра ворчать будешь. Лена: Ну и пусть. А ты почему всегда сразу засыпаешь? Дима: Мужчины так устроены, зай. Лена: Не спи, поговори со мной. Дима: М-м-м-м… Лена: Давай у Федерико тебе галстук закажем… Дима: М-м-м… Лена: Да не спи же ты. Смотри, какая ночь… Димыч, пошли гулять, а? Дима: С ума сошла… Лена: Видишь, ты не спишь. Дима: Зай, не мучай меня. Лена: Ну и пожалуйста. Ну и не надо. Буду молчать. (Пауза.) Дим, ты спишь? (Пауза.) Притворяешься? (Пауза.) Слушай, я что подумала… А вдруг у нас будет ребенок?.. Я просто хотела тебе сказать… Но тут за окном в машине Федерико срабатывает сигнализация, и последние ее слова мы так и не слышим. .
Мише уже год. Лена гладит его вещи, он играет в кроватке-манеже, мы его не видим. Входит Дима с большим плоским предметом, завернутым в бумагу и перевязанным шпагатом.
Дима: Ну, братцы, показал дед свою щедрость.
Лена: Неужели, «волга»?
Дима (разворачивая сверток): Нет, «волга» по завещанию отходит Петеньке, но у меня тут кое-что получше есть. На это, братцы, мы себе целый дом построим в Переделкино… (Останавливается.) Я, зай, знаешь, что подумал? Я тоже завтра завещание напишу
Лена: Господи, зачем?
Дима: Понимаешь, наши родители так бедно жили, ничего нам оставить не могли… А мне так хочется Мишане что-нибудь оставить. Не хорошие воспоминания и пару фотокарточек, а вот настоящее наследство. Чтобы он рос, и оно росло.
Лена: Чего проще-то? Клади почаще на сберкнижку, а потом ему и завещаешь.
Дима: Отдавать деньги этому государству я не собираюсь! Это… левиафан! Социалистический левиафан. Ты никогда не задумывалась, что оно с твоими рублями делает? А если оно завтра на твои кровные войска в очередной Афганистан пошлет?
Лена: Мне кажется, они просто лежат себе там тихонько.
Дима: А если что-нибудь случится?
Лена: С чем случится? С нашей сберкассой? С рублем? С Советским Союзом? Что с ними может случиться?!
Дима: Не кричи. Все равно, в нормальной – в нормальной, подчеркиваю, здоровой -- экономике капитал не должен лежать. Капитал должен работать.
(Достает из свертка картину и торжественно демонстрирует ее Лене.)
Дима: Шишкин!
Лена: Да брось.
Дима: Пробросаешься, мать. Погляди на подпись.
Лена: Здесь нет никакой подписи.
Дима: А это что?
Лена: Закорючка.
Дима: Это «ш» а это «и», а это опять «ш» Ты понимаешь, когда в этой стране разрешат продавать произведения искусства за рубеж, мы с тобой станем миллионерами?
Лена рассматривает картину, пожимает плечами, поворачивается к Диме, чтобы что-то сказать.
Молчи! Только не говори ничего! Сейчас опять поссоримся
Лена: Но я только…
Миша: Др-р-р.
Дима (глядя на кроватку): Вот единственный человек, который меня понимает. А скажи «папа».
Миша: Др-р-р
Дима: Молодец!
Лена: А скажи: «мама».
Миша: Др-р-р
Дима: А скажи «экзистенциализм».
Миша: Др-р-р.
Дима: Согласные осваивает. Как это у них все заложено от природы, да? С ума сойти. Все запрограммировано. А давай его английскому научим. Язык будущего, слушай. Хау ду ю ду?
Мур: Да ну их. Зашла неделю назад, а Ванечка на полу спит. Я его беру, он горячий как чайник. Температура тридцать восемь, а мамаша и в ус не дует. Сидит на кухне, псалмы ноет. Я в аптеку сбегала, панадол ему дала. А она лезет, дай, говорит, я его лампадным маслицем помажу. Блин, чуть не убила ее. Ну, куда тут уйдешь?
Миша: У тебя, правда, пять братьев и сестер?
Мур: Дикость, да?
Миша: По-моему, круто
Мур: Ничего ты не понимаешь. Никто ничего не понимает. Ты вот слышишь – «большая семья», тебе сразу кажется, что там все друг друга любят. Сю-сю, му-сю. А мне при слове «семья» на стенку лезть хочется.
Миша: Ты старшая, что ли?
Мур: А ты как думал?.. Гады мелкие. Мальчишки дерутся, девчонки ябедничают, вечно все в соплях. А я за всех отвечай. Прям из автомата бы их всех очередью положила. Ненавижу детей. Я чайлд-фри вообще, кстати.
Миша (стучит по столу). А это что, по-твоему?
Мур: Стол.
Миша (сажает ее на кровать). А это что?
Мур: Кровать
Миша (целует ее): А это как?
Мур: Нормально.
Миша: Ну, вот видишь, какое-то взаимопонимание все-таки возможно. Ну не во всем, ну и что? Почему ты из этого делаешь проблему? Мой папа двадцать лет не мог втолковать моей маме, что такое анизотропное пространство. Я сколько себя помню, меня никто никогда не понимал!
Мур: Ну теперь она боится, что сын ее геем вырастет. Даже не разрешает ему с девочками играть.
Миша: Мам, не мешай. Это древняя китайская гадательная книга.
Миша: А это что, деньги?