Театр: сделано на Востоке

В Азиатские тигры выходят на мировую сцену: почти все фавориты чеховского театрального фестиваля приехали в Москву с Востока

В этом году на театральном фестивале им.Чехова повторяется ситуация, давно знакомая завсегдатаям всех мировых кинофестивалей. Пришельцы с Востока решительно оттесняют западных фаворитов и завоевывают если не официальные награды - их на фестивале им.Чехова, как известно, не вручают - то зрительские сердца. Западная часть программы выглядит представительно, но скучновато: наперед известно, что Жак Лассаль и Деклан Доннеллан покажут нам образцово показательные фестивальные спетакли - культурные, интеллигентные, нудноватые.

Этот рутинный фон заведомо выгоден для постановщиков из Японии, Кореи, Тайваня. Экзотическая фактура их спектаклей тешит любопытство западного зрителя. А раскованная агрессия, с которой они обживают фестивальное пространство, придает их работам тот драйв, которого начисто лишены постановки европейских мэтров.

Среди восточных спектаклей в программе чеховского фестиваля есть традиционные постановки театра Но, Кабуки и китайской оперы, выполненные с соблюдением древнейших театральных технологий. Есть спектакли - вроде "Сирано де Бержерака" Тадаши Сузуки и "Cookin'" Сеунг Ван Сонга, -- похожие на кухню fusion: восточные традиции здесь смело смешаны с приемами европейского театра. Есть совсем запредельные экспериментальные постановки - например, "Жан Жуан" в постановке Физического театра "Экми" (Тайвань).

И на всех этих спектаклях столичная публика набивает полные залы, сидит, не дыша, и внимательно вслушивается в гортанные выкрики актеров и странную, с непривычки режущую слух музыку. Почему же Тадаши Сузуки и Сеунг Ван Сонг обходят Донеллана и Лассаля с тем же успехом, с каким "Сони" обгоняет по продажам "Филипс"? Чем так хороши спектакли азиатской сборки? И чему могут западные режиссеры научиться у своих восточных конкурентов?

Ноу-хау: психология

Западный театр уже целый век учится у восточного. Началось это тогда, когда Станиславский заимствовал для своей Системы приемы медитации, которые веками использовались в восточных монастырях и театрах: с их помощью актеры и монахи настраивали себя на нужный лад перед спектаклем или ритуалом. Входили, так сказать, в образ.

Впоследствии эта усиленная работа над собой привела к тому, что некоторые экспериментальные западные театры стали "храмом" в прямом смысле слова: актеры поступали в труппу, как в монастырь, предавались там аскезе и занимались духовными практиками, хранившимися в строжайшей тайне. Так было, например, в центре Гротовского, который знаменитый режиссер на склоне дней организовал в Италии, в местечке Понтедеро. Про актеров, прошедших школу Гротовского, рассказывали такие же чудеса, что и про монахов Шаолиня: говорят, они могли передавать мысли на расстояние и даже летать по воздуху.

Традициям Гротовского наследует театр Анатолия Васильева, который совершенно не случайно называется "Школа драматического искусства". Это именно школа, на манер монастыря, где актеров обучают специальным психотехникам с тем, чтобы они, выйдя на сцену, могли увлечь зрителя за собой прямиком в астрал. В рамках чеховского фестиваля "Школа" предлагает потребителю богатейший ассортимент разных ритуальных действ. Актеры японского театра "Хаячинэ-Такэ-Кагура" показали танцы в жутких масках, умироворяющие злых духов. Монахи из тибетского монастыря Гьюто в еще более страшных масках спели заклинания в технике горлового пения "рев яков".

В 60-е годы режиссеры осознали, что с помощью восточной музыки, благовоний и прочих спецэффектов совсем нетрудно вгонять в транс не только актеров, но и публику. С тех пор Питер Брук, Ежи Гротовский и Ариан Мнушкин регулярно применяют эти сильные средства, изменяя сознание зрительного зала. По этому пути пошел и организатор единственного в мире конного театра "Зингаро" Бартабас. Для участия в своем последнем спектакле "Кони ветра" он пригласил тибетских монахов из монастыря Гьюто и стилизовал все действо под ритуал умиротворения злых демонов и привлечения демонов добрых.

Как и все спектакли, имитирующие восточные ритуалы, "Кони ветра" - зрелище на любителя. Кто-то действительно выходит в астрал и открывает третий глаз. Кто-то томится от скуки и чувствует стеснение в груди от монотонной психоделической музыки. Большинство же смущенно хихикает. Проблема в том, что западный театр веками был местом развлечения - причем не очень приличного и отнюдь не высокодуховного. Жрецы и монахи и сейчас выглядят на сцене нелепо. Возвышенный настрой спектакля все время сбивается. Нетренированные зрители, которые пришли в театр не молиться, а отдыхать, хихикают над какими-то мелочами, на которые восточный человек и внимания не обратил бы.

В "Конях ветра", например, ужасно смешно фыркали лошади. Представляете: курятся благовония, звенят, призывая богов, молитвенные колокольчики, бухают барабаны, артисты в жутких масках скачут по кругу, пассами отгоняя злых духов. Атмосфера таинственная. Хлопать запрещается - а то духи обидятся. И в этот самый момент красивая белая лошадь как-то очень по-домашнему фыркает и мотает головой. И во весь голос смеется чей-то ребенок. И публика, вместо того, чтобы впадать в транс, начинает киснуть от хохота.

Для западного зрителя словосочетание "театр-храм" обречено оставаться метафорой. Поэтому, при всей любви к восточному театру, трудно предсказать успех спектаклю "Кагэкиё" -- постановке театра "Но", которую сыграют в театре Анатолия Васильева. Религиозный театр, возникший на основе сложного ритуала, остается нам невнятен. Зато светский восточный театр поражает и привлекает самую широкую публику.

Ноу-хау: режиссура

В программе чеховского фестиваля нас ждет встреча с театром Кабуки - тем самым, которым бредил Всеволод Мейерхольд, тем самым, без которого не возникла бы европейская режиссура в современном смысле слова. Именно в театре Кабуки Мейерхольд нашел решение проблемы ритма спектакля. Эти представления поразили его выверенностью каждого жеста, каждого взгляда актеров, сплетавшихся в сложную "партитуру" спектакля. Сочиняя партитуры своих шедевров, он держал в памяти непревзойденный восточный timing - умение до секунды рассчитывать действие спектакля.

Любимым актером Мейерхольда был знаменитый артист театра Кабуки Мэй Лань Фан. Его духовного наследника - Накамуру Гандзиро III -- нам предстоит увидеть в спектакле "Самоубийство влюбленных в Сонэдзаки". Пожилой дяденька с небольшим брюшком и вторым подбородком, Накамура Гандзиро III уже пятьдесят лет выступает в амплуа " оннагата" - то есть играет юных прекрасных девушек. С годами мастерство его только оттачивается. И сейчас, говорят, японская публика плачет, видя, как 70-летний актер играет веером и взглядом в роли ослепительной куртизанки О-Хацу, решившей умереть вместе со своим возлюбленным.

Мейерхольда, в отличие от Станиславского, увлекли не психологические особенности восточного театра, а его формальное совершенство. Своих актеров он учил не медитировать, а крутить колесо. Ритм передвижений по сцене просчитывал с секундомером в руке. Памятью о его сумасшедшей фантазии и математическом расчете станет "Ревизор" Матиаса Лангхофа -- грандиозная фантазия на тему легендарного мейерхольдовского спектакля. Он станет изящной рифомй к "Самоубийству влюбленных в Сонэдзаки": главный спектакль Мастера и представление его любимого театра идут в фестивальной программе один за другим.

Впрочем, как бы ни старались западные режиссеры вслед за Мейерхольдом, воссоздать формальное совершенство восточных спектаклей, у них просто нет той системы обучения, которая позволяет азиатским тиграм создавать такие чудеса, как, например, "Сказание о Му Квей-Инг, воительнице с нежным сердцем". Эта традиционная китайская опера в постановке тайваньского театра "Куо Куанг" -- восхитительная история о древней феминистке Му Квей Инг. Эта средневековая Жанна д'Арк в одиночестве одолевает полчища врагов, очаровывает самых гнусных женоненавистников и, встретив прекрасного юношу, сладко улыбается и сообщает ему: "Если не женишься на мне, я тебя убью." Ну конечно, юноша устоять не может.

Для того, чтобы сыграть в "Сказании о Му Квей-Инг", артисты "Куо Куанг" не меньше 10 лет обучались танцам, пению, боевым икусствам, особой технике сценической речи. Учителя били их палками и оставляли без обеда. Они сбегали, их ловили, опять били и заставляли по тысяче раз повторять прием "Журавль встречается с тигром". Недаром Джеки Чан на каждом шагу вспоминает, что закончил - со слезами и кровавым потом - школу пекинской оперы и гордится этим так, словно прошел все испытания Шаолиня.

В результате, на взгляд западного зрителя, лучшие спектакли традиционных восточных жанров вообще не похожи на театр. "Сказание о Му Квей-Инг" упоительно и азартно, словно цирковое представление или матч "Реал" - "Ювентус". Летят в воздух копья и стрелы, дугой изогнувшись, взлетают в воздух актеры, оперный речитатив сменяется каскадом приемов ушу, крутит сальто кордебалет. Тигр крадется, дракон прячется, а Чжан Имоу отдыхает. Все великолепие фильмов про восточные единоборства здесь демонстрируют "вживую" - без единого спецэффекта.

Обратное влияние

Парадоксальным образом, проблема западного театра - именно в его восприимчивости, изменчивости, умении впитывать чужие влияния, забывая о своих корнях. Тигры азиатского театра выигрывают за счет того же почтения к предкам, которое проявляют и тигры азиатской промышленности: они бережно хранят национальные традиции и очень осторожно применяют западные постановочные ноу-хау. Традиционализм режиссеров оборачивается высочайшим качеством театрального действа. Они прорабатывают каждую мизансцену, словно компьютерные микросхемы, и разгоняют действие, словно двигатель Хонды.

Тадаши Сузуки, деятельный организатор фестивального движения, привезет на фестиваль свою версию "Сирано де Бержерака" Эдмона Ростана. Историю о безответно влюбленном поэте его актеры разыграют в стиле театра Но - минимум движения, виртуозная интонационная игра, суровая цветовая гамма, блики света на отполированных, без единой пылинки, досках сцены. Когда в этой строгой атмосфере звучит фрагмент из "Травиаты", кажется, что другой мир на мгновение вторгается в герметично замкнутую систему японского зрелища.

Если минималиста Сузуки, который приспосабливает западные пьесы к японскому восприятию, можно сравнить с Такеши Китано, который переделывает на национальный лад гангстерские боевики, то южнокорейское шоу "Cookin'" напоминает только о хите южнокорейского проката - фильме "Шири". Дело, конечно, не в жанре. "Шири" - чистой воды боевик, а "Cookin'" -- комедия. Просто спектакль Сеунг Ван Сонга - это такой же удачный синтез восточных и западных театральных традиций, что и фильм Дже Гюй-Кана. И такой же коммерчески успешный - Cookin' стало популярнейшим развлечением для туристов и с аншлагом прошло более тысячи раз.

"Cookin'" -- история трех незадачливых поваров, которым вредный менеджер приказывает приготовить свадебное угощение. Но раздолбаи в белых колпаках предпочитают не стряпать, а развлекаться. Они поют, танцуют, показывают приемы ушу и демонстрируют феноменальную технику игры на ударных. Три парня и одна девушка стучат ножами, поварешками, кастрюльками, сковородками, палочками, чашками, выбивая изощренные мелодии и приводя зал в экстаз. Чисто физический восторг заставляет чинный зал театра им.Пушкина хлопать, визжать и стучать ногами об пол.

"Cookin'", простодушное зрелище, семейный спектакль, где актер, чтобы посмешить народ, выходит с Микки-Маусом на причинном месте, находится в родстве с самыми утонченными философскими теориями Востока. Физическое совершенство каждого жеста придает зрелищу уникальную духовную изощренность. Когда актриса, размахивая волосами, словно пифия в экстазе, с сумасшедшей скоростью режет огурец, не сбиваясь с изощренного ритма, а потом втыкает нож в доску, и наточенное лезвие трепещет в лучах софита, зал взрывается такой овацией, которой позавидовал бы Шевченко, забивший свой легендарный пенальти "Ювентусу". И в то же время ты вспоминаешь старинную даосскую притчу о мяснике, достигшем такого совершенства в своем ремесле, что одним движением ножа он мог разделать тушу коровы, не задев ни одной кости.

Простенький и неотразимый "Cookin'" учит видеть Дао в каждом взмахе разделочного ножа, в каждом взмахе барабанных палочек. Это непостижимое умение объединять обыденность и вечность объясняет тот детский восторг, с каким рафинированная столичная публика аплодирует восточным спектаклям чеховского фестиваля.

Виктория Никифорова