«Двенадцатая ночь»

Шоу трансвеститов

В середине 90-х Деклан Доннеллан сменил Петера Штайна на посту самого популярного в России зарубежного режиссера. Штайн для нас был буревестником перестройки – едва ли не первым западным постановщиком, который регулярно привозил в Москву свои спектакли и делал совместные постановки с российскими артистами. Доннеллана начали импортировать позднее. В 1995 году создатель и худрук театра «Чик бай Джаул» привез в Москву свои прославленные спектакли «Как вам это понравится» и «Герцогиню Амальфи», спустя пару лет поставил в питерском МДТ «Зимнюю сказку», а чуть позже – выпустил в Москве «Бориса Годунова». Режиссерская манера Доннеллана – суховатая, рассудочная, экономная – заметно отличалась от масштабного стиля Штайна. Однако покорил нас английский режиссер тем же, что и его предшественник – верностью заветам Станиславского.

Конечно, Доннеллан слегка модернизировал и упростил систему Станиславского. Он не заставляет своих артистов месяцами вживаться в роль и жертвовать всеми эффектами ради правдоподобия. Однако его пристрастие к хитроумным подтекстам, интонационным нюансам и напряженным паузам выдает верного поклонника русского психологического театра.

Мировая премьера «Двенадцатой ночи» в его постановке – статусное событие. Оно сделало бы честь самым крупным театральным фестивалям – и Авиньонскому, и Эдинбургскому. К тому же Доннеллан решил побаловать российскую публику и выпустил спектакль с сюрпризом. Все роли в его «Двенадцатой ночи» играют мужчины – как во времена Шекспира.

Плюсы

Доннеллану удалось почти невозможное: он превратил «Двенадцатую ночь» в невероятно смешное шоу. Большинство комических интермедий заставляют зрительный зал стонать от хохота. При всем почтении к Шекспиру, нельзя не признать: за последние пятьсот лет его остроты несколько устарели, и даже лучший переводчик не в состоянии их омолодить. Но стоит услышать, как эти траченные молью каламбуры произносит заплетающимся, распухшим с похмелья языком сэр Тоби Белч (Александр Феклистов), и губы невольно растягиваются в усмешке.

А во время ударной сцены пьянки, когда Феклистов, Ильин и Дюжев на три голоса тянут блатную песню про «страну Колыму», начинают смеяться даже ко всему привыкшие театральные фотографы. Илья Ильин (камеристка Мария), неуклюже ковыляющий на каблуках и путающийся в платье, замечательно вписываются в эту поддатую компанию. Крепкий водочный дух настоящего мужского братства окутывает все комические эпизоды.

Правда, Дмитрий Щербина в роли Мальволио терзался профессиональным актерским заболеванием под названием «зажим». Зато Дмитрий Дюжев спас обычно провальную роль сэра Эндрю Эгьючика, наделив этого рыцаря пьяного образа неотразимо простодушным обаянием. А у Игоря Ясуловича гениально вышел шут Фесте – лицедей «до кончиков ногтей». В «Двенадцатой ночи» замечательно пьют, поют, ругаются и дерутся. У Доннеллана получилось энергичное, брутальное, очень мужское шоу. Однако вся лирика исчезла из пьесы

Минусы

Фанаты Виктюка могут отдохнуть: шоу трансвеститов, устроенное Доннелланом, не имеет никакого отношения к гомосексуальной эротике. Оно вообще а-сексуально. Все любовные сцены провалены безнадежно. Александр Яцко (Герцог) и Андрей Кузичев (Виола) в своих романтических сценах смотрят друг на друга с легким отвращением завзятых гетеросексуалов. Алексей Дадонов (Оливия) без всякого энтузиазма пытается изобразить любовь к тому же Кузичеву.

Но главный минус «Двенадцатой ночи» – ее предсказуемость. Доннеллан уже ставил Шекспира с труппой, состоящей исключительно из мужчин. Это был спектакль «Как вам это понравится», который Москва увидела восемь лет назад, а весь мир и того раньше. Геометрически правильные мизансцены, интеллигентная подача текста, -- все ноу-хау любимца российской публики осталось такими же, как десять лет назад.

Глядя новый спектакль Доннеллана, думаешь о том, что все эти импортные любимцы публики выбираются не зрителями, а театральными менеджерами, организаторами фестивалей и гастролей. Менеджеры боятся риска и поэтому приглашают режиссеров, правильных и предсказуемых – такие не подкачают. Доннеллан как раз из таких. Как и Штайн, он не открыл нам ничего нового. Из года в год он демонстрирует как раз те самые режиссерские ноу-хау, к которым мы так привыкли в России – методичную работу с актерами, неброский антураж, внимательное отношение к автору. Он не перекраивал на свой лад пьесы, не навязывал нам свое видение мира – просто получал свои дивиденды с системы Станиславского, словно Лопахин, купивший вишневый сад и сдавший его дачникам.

Театральный фестиваль – невыгодный контекст для признанных кумиров, вроде Доннеллана. Насмотревшись разных, непохожихдруг на друга спектаклей, невольно начинаешь скучать по какому-нибудь enfant terrible мировой режиссуры, который покорил бы Россию подлинным новаторством, а не любовью к Станиславскому.

Виктория Никифорова