«Плач палача»

Палач не придет

Поставь Марк Захаров свой спектакль тридцать лет назад, случился бы страшный скандал. «Плач палача» моментально бы закрыли, но счастливцы, успевшие побывать на генеральной, раструбили бы о нем по всему свету. МК КПСС собралось бы на срочное совещание, чтобы обсудить, как докатился до жизни такой главреж театра им.Ленинского комсомола. Впрочем, с поста главрежа Захарова сняли бы незамедлительно. А еще влепили бы строгача по партийной линии, или вообще заставили бы положить на стол партбилет, который он так эффектно сжег после путча.

Но тридцать лет назад Захаров ставил «Автоград XXI», а «Ночной разговор» Фридриха Дюрренматта и «Эвридику» Ануя, которые объединил сегодня в «Плаче палача», почитывал для своего удовольствия. И вот наконец-то, настал подходящий политический момент, чтобы обличить власть имущих, воззвать к совести современников и бросить в зал железные слова, облитые горечью и злостью.

Страна развалена, униженный народ прозябает под властью ворюг и кровопийц, население не желает размножаться, а если уж пытается, то порождает только даунов и маньяков. Это только небольшая часть обвинений, которые предъявляют соотечественникам Писатель (Александр Лазарев) и Палач (Александр Абдулов). На самом деле, палач пришел к художнику слова, чтобы отправить его на тот свет. Но вместо этого враги выпили водочки, подробно перемыли косточки руководству страны и обнаружили друг в друге родственные души. Палач растрогался и дал творцу шанс прожить еще одну жизнь.

Тут пьеса Дюрренматта заканчивается и начинается пьеса Ануя. Александр Лазарев, похлопав ресницами, обнаруживает себя уже не писателем, а музыкантом. Его зовут Орфей, он только что влюбился в Эвридику (Мария Миронова). Ему предстоит пережить ее гибель и попытаться вызволить из ада, -- и все это под неусыпным наблюдением Палача, который сменяет свой черный камуфляж на белый плащ от Боско ди Чильеджи, а роль наемного убийцы на амплуа всезнающего божества.

Этот философский сюжет, который Марк Захаров хотел сначала назвать менее эффектно, но более точно – «Метаморфозы» -- актеры разыгрывают с пафосом, достойным «Диктатуры совести». Они не смотрят друг на друга, не общаются с партнером, только выкрикивают в микрофон диссидентские реплики и митингуют, как Валерия Новодворская.

Ближе к концу Ануй и Дюрренматт расходятся в разные стороны, и Захарову приходится сшивать драматургов репликами собственного сочинения. Звучат они вполне косноязычно, зато отражают правильное понимание политической ситуации. С грацией необыкновенной Захаров обходит все проклятые вопросы, умудряясь и напугать своих зрителей и тут же им польстить. «Быдло!» -- обращается в зал Александр Абдулов, но тут же надевает маску гражданской скорби и призывает нас «не обрывать последнюю нить своего державного достоинства».

К сожалению, худрук «Ленкома» слишком долго копил свое гражданское негодование. Он не заметил, что высказываться на тему ворюг и кровопийц уже можно от своего имени, не камуфлируя обличения именами французских экзистенциалистов. Он не обратил внимания на то, что обличения жирующей власти дико звучат из уст актеров, одетых в тысячедолларовые костюмы. Он упустил из виду, что современный деятель искусства и мечтать не смеет о том, что к нему придет посланец власти и сообщит, что «наверху» его решили убить. Сегодня Орфея куда легче купить, чем убить, и продаются творцы совсем недорого. И самое главное: Захаров не заметил, что жанр политического театра скончался, всеми позабытый. Если он и возродится, то точно не в «Ленкоме».

Виктория Никифорова