«Правда хорошо, а счастье лучше»

Тихий успех

Сергей Женовач долго собирался с мыслями после своего замечательного «Горя от ума» и наконец, выпустил в Малом театре новую премьеру – «Правда хорошо, а счастье лучше». В названии не самой популярной пьесы Островского всегда видели иронию, но режиссер искренне убежден, что счастье лучше правды: «Конечно, надо уметь говорить правду, но она хороша только тогда, когда есть потребность её воспринять. Правда может уничтожать, она бывает очень разрушительной. Пьеса о том, что счастье — это то, ради чего стоит жить.»

Главный правдолюб – Платон Зыбкин в исполнении Глеба Подгородинского – выглядит у Женовача смешным недотепой, пародией на Чацкого. Он кричит, витийствует, а жизнь с мягкой усмешкой проходит мимо. Зато в характере его гонительницы, Марфы Тарасовны Барабошевой (Евгения Глушенко) режиссер открыл такие глуби, что куда там королю Лиру. Проще простого было сделать из этой самовластной хозяйки очередную Кабаниху. Но Женовач присмотрелся и увидел в домомучительнице и горечь, и усталость, и тоску по любви.

Пристрастие к психологическим подробностям и точным деталям позволило Женовачу оправдать даже не очень убедительный поворот сюжета: встретив свою первую любовь, отставного унтер-офицера Грознова (Василий Бочкарев), Марфа Тарасовна отдает ему власть над своим домом, удаляется от дел и позволяет внучке выйти по любви за правдолюба Платона.

Режиссер искренне любит всех своих героев и желает им счастья. Он с пристальностью, почти болезненной, фиксирует краткие моменты покоя – запах свежих яблок, прохладу августовского вечера, дальний перебор гармошки на закате. Несмотря на драмы в доме Барабошевых, его спектакль полон тихой безмятежности. С помощью нескольких яблок «Грэнни Смит» и выверенных интонаций Женовач совершает небольшое чудо. Он заставляет нас увидеть, как по пыльным подмосткам Малого бродит осень – пора зрелости и подведения итогов, пора примирения с судьбой.

Но, как ни странно, у этого доброго и умного спектакля – горькое послевкусие. Слишком уж злорадно скрежещет голос Марфы Тарасовны, когда она припечатывает осчастливленного ею Платона: «Правда-то хорошо, а счастье лучше.» Неверие в справедливость, почти циничное, холодным осенним сквозняком пронизывает конструкцию спектакля. Что-то жалкое чудится в режиссерском старании всех осчастливить любой ценой. Поневоле кажется, что, издеваясь над Платоном, Женовач разделывается с собственным идеализмом. У его жизнерадостного спектакля – мучительно личный, тоскливый подтекст.

Виктория Никифорова