Самое прекрасное в старшекласснике, убившем двух человек, то, что он – в дополнение к своим отличным оценкам – был призером олимпиады «20 лет правового государства в России». 20 лет, значит, у нас правовое государство существует, до этого, вероятно, прям людей ели на улицах. Сырыми. Вестимо, «государство-то молодое», тоже всего 20 лет ему. Быдлу ведь полезно напоминать, что оно быдло. Что жило оно всегда в дерьме и в тюрьме. Только последние лет двадцать развиднелось немножко. Воспитательный характер-то этого камлания вполне понятен – не приведи бог, людишки приподымутся, вспомнят 17-й год и все не-быдло на фонарях поразвешивают. (Кстати, если уж Маркса экстремистом объявлять, как это Медведев сделал, то стоило бы и цифру 17 тоже запретить. А за цифру 1917 вообще пожизненное давать.)

Ну вот, значит, и камлают. Жить под этим потоком довольно-таки неприятно для психики. Слышать регулярно, что страна у нас самая плохая в мире, – это и взрослый человек заскучает, что уж говорить про подростка? Ну, вот людишки и постреливают друг в друга – нервные очень, что поделаешь? Но зато не-быдло пока может спать спокойно. Готовить очередную олимпиаду про «двадцать лет счастья в России». И не озвучивать особо тот факт, что убивать в школах в России начали именно в эти прекрасные двадцать лет. Раньше как-то обходились. Глупая нация была, что говорить.

Ужасно жаль Филиппа Сеймура Хоффмана. И потому что актер гениальнейший, эверестом возвышающийся над всеми своими ровесниками. И потому, что молодой – ну что такое 46, по нынешним-то временам? И – отдельно – потому, что такой матерый человечище чисто физически выглядел заточенным на столетнюю жизнь. Вес, харизма, фантастическая уродливость, которая могла быть и забавной, и жуткой, и трогательной, эти складки жира, из которых высверкивали острые глазки, эти слоновьи ноги и раскидистый живот, – все же это по определению принадлежит Фальстафу, Санчо Пансе, Ламме Гудзаку. А они, как известно, бессмертны.

Что за странная насмешка природы, – спрятать в груде мяса тонкий актерский интеллект, нежное, почти женственное обаяние, деликатную нюансировку. Над ролью он нависал как Николай Петров над роялем – и так же вдруг прикасался легонько к словам, и – батюшки, какая мелодия возникала в кадре. Чеховская дымка сомнений и рассеянности, которую он любил напустить на своих персонажей, уравновешивалась отчетливым до рези в глазах рисунком характера. Все его герои, и маленькие и большие, врезались в память, как в гравировальную доску.

Отдельное чудо заключалось в том, что актерский гений Хоффмана не нуждался ни в каких подпорках врожде смазливой внешности или вымученной в качалке спортивности или еще какой «изюминки», которую так любят предъявлять актеры среднего калибра. Он был ошеломляюще, мучительно некрасив. Помнится, первый раз я его увидела в «Магнолии», и прям глаза заболели, – на его крупные планы было физически неприятно смотреть. Но каким-то совершенно непонятным образом вскоре от него нельзя уже было отвести глаз. В этом было и его долгоиграющее преимущество: дар его не зависел от внешности и был не подвластен времени. Хоффман мог пережить поколения юных красавчиков, которые приходят на экран, чего-то там такое изображают, сморщиваются как осенние яблочки и тонут в Лете. С его нечеловеческой харизмой он бы мог играть и в девяносто, будучи в полном маразме, – выезжал бы на кресле-каталке, щурил бы заплывшие глазки, шевелил бы акульим ртом, – а ошарашенный зритель сам бы все додумывал. Не случилось.

Обидно и то, что никаких материальных причин для гибели не имелось. Долголетние отношения с симпатичной художницей по костюмам, трое детей, козырная квартира на Манхэттене, реальная, не напиаренная агентами слава, честный, заработанный успех, росшее с годами мастерство. Да чего там расписывать – просто поглядите на любом сайте список его наград и номинаций, как сначала он бежит ручейком, а в последние годы хлещет Ниагарой. Чего ему не хватало, да?

Отдельно же во всей этой истории бесит один пункт, упорно почему-то всеми замалчиваемый. Филиппа Сеймура Хоффмана убил конкретный человек. Этот человек жив, здоров, ему не грозит никакое преследование. Возможно, он на своем веку убьет еще немало народу и ничего ему за это не будет. Человек этот, разумеется, его драг-дилер.

Вот, посмотрите, Хоффман больше двадцати лет сидит в завязке и не употребляет. Все это время слава его и доходы растут как на дрожжах. И что, все это время никто не крутится вокруг него и не предлагает ему того, сего, «расслабиться»? Да предлагают конечно. Да кому ж не хочется такого клиента с таким баблом заполучить? И вот он в какой-то момент (говорят, год назад) срывается. Ну и пошел бизнес. По последним данным, у него в квартире 50 конвертов героина обнаружили. Это ж сколько его дилер заработал! А сколько – хозяин дилера? А сколько полиция Нью-Йорка, без покровительства которой все это перемещение наркоты было бы просто невозможно? Это же чудный отлаженный, бесперебойно работающий конвейер.

Недавно на таком же конвейере погибла Эми Уайнхаус. Криков вокруг было много. Но хоть кто-нибудь провел расследование ее смерти? Кто там вокруг нее в последнее время крутился, кто ей чего и в каких объемах поставлял? Нет, как-то Скотланд-Ярду было глубоко на эту историю наплевать. И возмущенная общественность возмущалась чем угодно, только не тем фактом, что убийца Эми Уайнхаус продолжает убивать других людей.

Любимая газета «Гвардиан» откликнулась на смерть Хоффмана колонкой с подзаголовком про «неработающий закон». Ага, подумала я, ну вот наконец-то о том, что пора бы вводить уже смертную казнь за распространение и принудительное лечение для наркоманов. Но нет! Автор колонки потребовал вовсе не этого, а полной легализации наркотиков. Вот и чудненько. Одного гения мы лишились, теперь ждем следующих. Свобода, блин, демократия. Полное право сдохнуть в сорок шесть лет, будучи здоровым, успешным и выдающимся человеком. Права человека, тудыть их. Права на жизнь нету, зато право на смерть – в полном порядке.