30.09.2010

«Скрытые расходы» поставили в Пекине. В пекинской театральной Академии, главной кузнице театральных и кинокадров Поднебесной. Друзья из Шанхая обещали подогнать видео. Как посмотрю, так выставлю.

24.09.2010

Читаю чудесную книжку Басинского о Толстом, там композиция закручена, словно голливудский триллер: к каждой детали «ухода Толстого» подбирается крайне интересный флэш-бэк. Соответственно, автор быстренько приходит к логичному выводу, что истинный уход, психологический разрыв Толстого со своим окружением начался в 1877 году. Тогда он пережил некий духовный переворот, и Басинский подробно описывает его причины, но недостаточно акцентирует ту, что, на мой взгляд, является главной. Без нее все остальное – и интеллектуальные искания, и семейные конфликты – не сработало бы.

Главная причина кризиса Толстого, приведшего его и к опрощению, и к уходу, – в его романе «Анна Каренина». И он, и все вокруг прекрасно понимали, что это самый лучший роман на свете на много лет, быть может, на столетия вперед. А еще Толстой всем организмом – такие вещи ведь не головой пишутся, а всем организмом – чувствовал, что ничего подобного он никогда больше не напишет. Что вот он поставил мировой рекорд, который неизвестно когда побьют, но сам его уже повторить не сможет. Залез на самый верх, откуда один путь – вниз. И это конечно ужасное чувство. Не мысль – до такой мысли он себя не допускал – а именно ощущение. Типа послеродовой депрессии, усиленной в сотни раз. Тут и о смерти вспомнишь, которая всегда его страшила, и о бессмысленности существования задумаешься, и с христианством, следственно, разборки начнешь. Ну, в общем, понятно.

Между прочим, и первая его депрессия, знаменитый «арзамасский ужас», случился аккурат после написания «Войны и мира». А вторая, приведшая к опрощению, толстовству и уходу, -- сразу после «Анны Карениной».

То есть вот он писал такие огромные штуки, словно творил гигантских гомункулусов. Они сначала подзаряжались от него, оживали, а потом распрямлялись в полный рост и бросались на своего создателя. То-то блок-бастер фантастический можно было бы снять.

18.09.2010

Общим местом стало, что Россия, отказавшись от социализма, скатилась в глухой феодализм. Бароны, региональные и криминальные, разбойники в погонах и без, чрезвычайно хиленькая центральная власть, которую каждый посылает как хочет, в меру своей выдумки и, натурально, жесточайшая раздробленность. Все против всех, атеисты против православных, православные против мусульман, мусульмане против всех и та же хрень внутри конфессий, и та же хрень по линии наций. Ну и вообще каждый за себя, – каковой лозунг уже привел нас в свое время к татаро-монгольскому игу.

А как же, спросим историков, эта самая раздробленность в феодальные времена преодолевалась? А очень просто, – скажут они нам. Путем войны. Вот, например, Столетняя война, много способствовавшая сплочению англичан и французов в отдельные нации. Ну не так, конечно, чтобы прям все сто лет они друг друга резали, но порой дрались весьма ожесточенно и казну за это время порастрясли, и городов пожгли, и народишку поубивали немеряно.

Очень не хотелось бы этим путем идти, но нас тут, конечно, не спросят. Единственное утешение – двадцать примерно лет мы в этом режиме (вялотекущем режиме столетней войны) уже оттрубили. На Кавказе через день кого-нибудь взрывают-убивают, Москву тоже регулярно так потряхивает. Грузия вот опять же. Это не считая войн торговых и информационных. Ничего так, все привыкли. Главное, хотелось бы обострений избежать. Чтобы прям уж не бомбили конкретно, словно сербов каких. Авось тогда лет через восемьдесят мы каким-нибудь макаром тут у себя объединимся. Прикол ведь в том, что национальное самосознание возникло не только у победивших в столетней войне французов, но и у проигравших ее англичан.

23.07.2010

Брюгге – город совершенно, безнадежно перепиаренный. По сути-то, он мертвый, холодный, шарм его кирпичных стен – это болезненное декадентское обаяние смерти и тления. Недаром местные декаденты сваяли в свое время целый культ Брюгге. И вот, представьте, в эту скромную могилу былого великолепия набиваются толпы туристов, галдят, фоткают, да тут еще солнце шпарит, жара за 30… Нет, для маленького Брюгге это убийственно -- в отличие от Венеции, которая, вечно умирая, разлагается весело, роскошно , с огоньком и нуждается для этого в тысячах зрителей. В Брюгге хорошо бы приехать в ноябре, попасть под ледяной дождь, вдохнуть могильного тумана, промерзнуть насквозь. Тогда – да, впечатление будет правильное.

Зато в Брюгге есть Мемлинг, живописец, которому как-то не повезло с пи-аром. Его современники Ван Эйки -- общепризнанные столпы фламандской живописи, про Брейгелей, Босха и Рубенса что и говорить. Между тем, Мемлинг среди них самый ясный, классичный, а по качеству живописи едва ли не первый. Просто у него не было фирменного фламандского темперамента, -- все его полотна выдают человека мирного, меланхоличного и скромного. Между тем, гармоничность его линий не хуже, чем у Рафаэля – только без рафаэлевских банальностей. Загадочное обаяние его полотен не слабее, чем у Беллини. Но в отличие от итальянца, Мемлинг первостатейный психолог и портретист. И в конце концов, от избыточного воображения и неистовой экспрессии всех фламандцев становится дурно. А по Мемлингу, не видя его задумчивых мадонн и изящных святых, вскоре начинаешь скучать, как по доброму другу. .

Любопытно, замечает Фромантен, что Хуберт Ван Эйк и Мемлинг писали одних и тех же людей – раздобревших на торговле сукном и ювелиркой фламандских буржуев. Но у Ван Эйка они выглядят жадными, хитрыми, жестокими типами. А Мемлинг в той же самой среде находил лица в высшей степени интеллигентные, милые и одухотворенные. .

Еще в Брюгге есть «Страшный суд» Босха. Действительно, страшный. Справа – ад, там всех мучают, с привычной босховской изощренностью. По центру сам суд, и здесь тоже мучают, не разбирая правых и виноватых. Слева рай – с какими-то подозрительными блаженствами, ничем практически не отличающихся от адских пыток. Только народу заметно меньше. Такой вип-ад. И на все это совершенно безразлично смотрит с высоты господь бог. Н-да… Говорю же, поразительные реалисты фламандцы. Ну все как в жизни. Отдохнуть от Босха в Брюгге можно не только на Мемлинге, но и на небольшой мадонне с младенцем Микеланджело. Жест, которым она придерживает ручку ребенка, -- просто чудо, что такое. .

Что касается других городов Фландрии, на Брюссель хватит пары часов. Там стоит смотреть разве что Гран Пляс, да церковь Нотр-Дам-де-Саблон. Церковь Нотр-Дам-де-ла-Шапель интересна только тем, что там похоронен Брейгель-старший. «В капелле,» -- говорит путеводитель. Ага, как же: на почетном месте в капелле лежит какой-то местный толстосум, а над ним мраморный ангел плачет. А Брейгель так скромненько, медной табличкой в уголке отмечен: типа, как же, был такой. Собор Сен-Мишель, честно говоря, вообще ничем не интересен. .

Куда ехать после Брюсселя (благо все местные достопримечательности в 30-40 минутах езды)? Если в распоряжении один день – прямая дорога в Брюгге. Если больше – стоит зависнуть в Генте или Антверпене. .

В Антверпене чудные музеи, набережная Шельды, прекрасная современная архитектура и светящийся изнутри огромный собор с роскошным Рубенсом – сам художник стоит на постаменте рядом с собором, толстощекий, веселый, щеголеватый. .

В Генте – вообще есть все, чем славится Фландрия. При этом он, как и Антверпен, большой современный город, очень приятный для жизни. Бегинаж местный ничем не хуже того, что в Брюгге. А беффруа – огромная, затейливо изукрашенная башня, на которой установлен карийон (конструкция из колоколов) -- так, по-моему, и красивее. Опять же, собор святого Бавона с «Поклонением Агнцу» тоже здесь. И чудесные набережные каналов. Замок графов Фландрских, правда, внутри совершенно не интересен, разве только музей пыток – но он скромненький. В Генте старый город переходит в современный очень деликатно, без неприятных контрастов. А современная архитектура как-то непринужденно сливается со старыми стилями. Поэтому идя вдоль длинного канала, перемещаешься из века в век безо всякого раздражения. .

Вообще же, самые сильные впечатления возникают совершенно неожиданно и непонятно почему. Отчего мне так запала в память маленькая гентская станция Дампорт? Одна платформа, два пути, пара скамеек. С одной стороны – жилой дом, в нижнем этаже – кухня ресторанчика, темный кирпич, какая-то женщина выглядывает из окна. С другой – бесконечная стоянка велосипедов, их просто тысячи, и ни одного человека вокруг. Они стоят и кротко ждут седоков. Кстати, велосипед или пара велосипедов – одинокие, смирно поблескивающие на солнце – самые выразительные персонажи Фландрии. Можно прямо серию фото сделать – жизнь велосипедов. .

Или пирс в Остенде – ледяной ветер, низкие тучи, а ты идешь по бетонной полосе среди серых волн к серому горизонту и глаз, уставший от блеска красок на картинах и узорочья на стенах церквей и ратуш, наслаждается заслуженным отдыхом. Смотреть здесь совершенно не на что – только небо, вода и песок. Но оторваться от этого зрелища совершенно невозможно. .

Или Театральная площадь в Антверпене -- триумф светотени над житейской суетой. .

Почему в этих странных, случайных, вроде бы, местах замираешь, как громом пораженный и действительно ощущаешь душу страны, а в других – официально назначенных символами Фландрии и действительно предельно прекрасных – стоишь, ничего не чувствуя и спрашивая себя, что ты тут делаешь?

18.07.2010

«Крестный путь» Босха в Гентском музее. Все пространство забито лицами – да какими лицами, рожами! – и так плотно, как у Филонова. Вполне во вкусе экспрессионистов и полное отсутствие неба, света, воздуха, -- все щели между мордами заливает плотная тьма. Издевательский намек на небеса – только в голубом чепчике св.Вероники и радужном колпачке совершенно сатанинской толстухи, ржущей под самым носом у Христа. Что интересно, ни у кого из персонажей нет нормальных глаз. У всех злодеев – вытаращенные гляделки или неприятный прищур. У Христа веки плотно сомкнуты, Вероника опустила глаза, единственные нормальные глаза здесь – у Иисуса на плате Вероники, то есть как бы на картине внутри картины.

Там же, Ян Провост, «Голгофа». Палач с тесаком в руках поднялся по лесенке к разбойнику справа и слушает его сердце. Разбойник очевидно мертв, а под набедренной повязкой отчетливо видна его эрекция – говорят, при повешении такое бывает. Провост наверное заметил это, присутствуя на какой-нибудь казни, а потом и воспроизвел. Вот за этот интерес к природе и натуралистическую точность мы и любим фламандских художников – не, правда, ну у кого еще такое увидишь?

Фламандцы, по сравнению с итальянцами, с которыми они то конкурировали, то учились у них, ужасно любопытны и дотошны. Таких живых человеческих лиц, со всеми их бесстрастно воссозданными, бородавками, морщинками, волосинками, в итальянской живописи не встретишь. Да что там лица – а беременный живот у Евы в Гентском алтаре, а кривые ножки младенца в Мадонне ван Эйка в Брюгге, а ассортимент носов в «Крестном пути» Босха, а огромный гульфик у танцора в «Деревенской свадьбе Брейгеля! Эта натуралистическая трактовка духовных материй будит ум, заставляет его задаваться вопросами, а ответы на них бывают страшноватенькими – см. босховский страшный суд. Холодком ужаса часто веет от фламандских картин. В этих предельно четко выписанных полотнах ничто не смягчено дымкой сантимента, не размыто туманом восторга и экстаза. Мир как он есть показывают нам фламандцы, не смягчая его четких очертаний на манер сентиментальных итальянцев.

17.07.2010

В Антверпенском соборе попала случайно на мессу. Господи, которого нет, как же все это странно и убого. Священник, который время от времени звонит в колокольчик, а порой исчезает за своей кафедрой и выныривает оттуда как Петрушка. Нестройный хор сдавленных голосов, повторяющих слова молитвы. «А теперь давайте объединимся,» -- говорит священник, и все зачем-то начинают пожимать друг другу руки. Но гаже всего выглядят люди, только что получившие причастие: лица глупые, униженные, руки сложены на животе, ноги мелко семенят, из почтительности, что ли. Попади сюда Иисус Христос, мне кажется, его эти фарисейские рожи возмутили бы больше всего. Хотя конечно к антуражу у него тоже возникли бы вопросы – зачем тонны этого мрамора вышиной в сотню с лишним метров? Кто эта бело-розовая, медноволосая, юная красотка, вся в голубых шелках, плавно взлетающая в такое же бело-розовое небо? Неужели богоматерь? А этот культурист на кресте? Это я? Да, товарищи…

Зато в Антверпене была регата парусников, и эти красавцы стояли вдоль всей набережной, а горожане на них дивились. А еще в Антверпене есть брейгелевская «Безумная Грета» -- в маленьком музее Майера ван дер Берга, куда туристы, по глупости своей, почти не ходят. И там совершенно восхитительная Театральная площадь – в двух шагах от дома Рубенса. Площадь абсолютно современная, просто бескрайний лес тонких высоких белых колонн, поддерживающих полупрозрачную крышу театра.

Человеческие фигурки в этом лесу выглядят умилительно крошечными, как на старинных городских пейзажах. Кофе с коньяком нужно пить именно там, в театральном кафе, лениво поглядывая, как смягчаются очертания внешнего мира и проясняются – мира внутреннего.

12.07.2010

Гентский алтарь братьев Ван Эйков имеет сюжетом поклонение божественному Агнцу. История взята из Апокалипсиса, но творчески переработана. У алтаря была сложная судьба, его регулярно крали, прятали, перепрятывали, теряли и находили. Но дело даже не в этом. Алтарь собора святого Бавона предельно непонятен и таинственен, «Мона Лиза» рядом с ним просто детская картинка-загадка.

Начать с того, что мы не понимаем, кто изображен в самом центре – половина признаков за то, что это Иисус, половина – за то, что это Бог-отец. По логике, это должен быть именно Бог-отец, ведь Сын в мифологии данной картины воплощен в Агнце. Иоанн, из чьего Откровения взят сюжет, положения дел не проясняет – у него этот персонаж назван просто Сидящий на троне. .

Слева от Сидящего на троне – Богоматерь, юная, прекрасная, чрезвычайно богато одетая женщина, безмятежно склонившаяся над книгой. Справа – Иоанн Креститель, босой и нечесаный. Следующие панели – это поющие и играющие на музыкальных инструментах ангелы, музыка сфер, так сказать. Крайние панели слева и справа занимают Адам и Ева. .

Пламенный пропагандист фламандской живописи Эжен Фромантен пишет о фигурах прародителей человечества так: «Это два диких существа, покрытых волосами, которые вышли из неведомо каких первобытных лесов, ничуть не смущаясь своего безобразия, раздутых тел и тощих ног.» .

Заметим, что здесь эстет Фромантен палку перегнул. Адам и Ева написаны честно и хорошо, безо всякого издевательства. Ну да, красотой они не блещут. Но, единственные на картине, они не прячутся за роскошными одеждами и так же открыто демонстрируют свое страдание. Возможно, это стыд и сожаление о первородном грехе. А может быть, грусть от того, что творится сейчас? .

Момент, запечатленный Ван Эйками, довольно-таки страшный. Это последние мгновения перед тем, как начнется официально объявленный конец света. «Сделалось молчание как бы на полчаса» -- эти слова очень подходят к цепенящей атмосфере картины. .

Агнец – понимай, Христос – только что отобрал 144 тысячи праведников, которым предстоит царство небесное. Ван Эйки распределили их по красивым симметричным группам – в одной праведные судьи, в другой святые, в третьей мудрые язычники, пророчествовашие о Христе, в четвертой – невинные девы и пр., и пр. Все остальное человечество, оставшееся, так сказать, за кадром, будет в ближайшее время истреблено с особой жестокостью. .

Какие же чувства выражают лица спасенных праведников? Может быть, восторг или страх? А может быть, жалость к грешникам, которых сейчас настигнут казни египетские? Наверное, человек, спасенный из страшной мясорубки, в которой сейчас погибнут, кстати, его родные и близкие, должен что-то такое испытывать. .

Но ван-эйковские святые выше подобных эмоций. Их благообразные физиономии не выражают ровным счетом ничего. Им абсолютно наплевать на все происходящее, они заняты только собой. «Безбородые, жирные, бледные, спокойные, они все преклоняются в полном блаженстве, даже не глядя на агнца, уверенные в чуде,» -- на этот раз Фромантен совершенно точен. .

А что же агнец? Ну, такую деталь из «Откровения», что у него семь глаз и десять рогов, ван Эйки благоразумно опустили. Но эпитет «как бы закланный» реализовали. Агнец с человеческими глазами стоит в самом центре картины, а из груди его течет кровь. Опуская взгляд, видишь, что его кровь питает собой источник воды вечной жизни – он бьет прямо под агнцем. Рассыпающаяся алмазными каплями вода бессмертия предназначена как раз тем самым жирным праведникам, которые «даже не глядят на агнца.» .

Но ведь то, что заклание агнца продолжается, означает то, что длится и распятие Христа. Каждую секунду он умирает вновь и вновь, а на это равнодушно смотрят и его отец, и мать, и те праведники, ради которых, предполагается, он и пожертвовал собой. .

Адам и Ева – единственные персонажи этого огромного полиптиха, которые испытывают нормальные человеческие чувства в преддверии вселенской катастрофы. От блеска одежд, цветов и ангельских крыльев наш взгляд постоянно обращается к этим некрасивым, нищим в своей наготе телам. К этим грустным лицам – как будто они чувствуют свою вину не за то, что случилось в Эдемском саду, а за то, что творится сейчас. .

И все это выписано с пугающим, жестоким совершенством. Ювелирная проработанность деталей во фламандской живописи вообще часто производит тяжелое впечатление. Не помогает даже эйфорическая цветовая палитра. В «Поклонении Агнцу» изумительно выписанные травинки, цветочки, драгоценные камни, кудри ангелов своим гиперреализмом только подчеркивают загадочную жестокость происходящего. .

Вот, как бы говорят нам великие живописцы, так и устроен наш мир. Вечно на грани катастрофы, он состоит из миллионов гибнущих и нескольких тысяч спасенных. Спасенные будут носить шелка и бархат, расшитые золотом и изукрашенные драгоценными камнями. Им обеспечит бессмертие вечно льющаяся кровь невинной жертвы. Этим положением дел спасенные чрезвычайно довольны. На жертву же никто и не глядит, даже его мать и отец. Бог смотрит прямо на зрителя, богоматерь погрузилась в чтение. А мы, великие живописцы, отобразим это положение дел со всем блеском своего гения. .

Вот такой гибельный сюжет находится в соборе святого Бавона. 4 евро за билет.

11.07.2010

Испания – чемпион! .

Я не верила, что испанцы смогут обыграть Германию, я не верила, что они разобьют голландцев. Но вот оно наступило – чистое счастье. Непоследовательные, вдохновенные, алогичные, верящие в индивидуальную игру испанцы опровергли, наконец, эту мерзкую поговорку «Порядок бьет класс». Ее еще полагается говорить с такой назидательной интонацией: мол, я же предупреждал. Ненавижу. Испанцы доказали, что это все фигня. Порядок не бьет класс – ни в футболе, ни в жизни, ни в любом начинании. Потому что «класс», помимо прочего, это более тонкое и вдохновенное понимание порядка. Ура, товарищи!